Такая обстановка, по-видимому, весьма содействовала тому, что Красе в течение всей жизни оставался воздержанным и умеренным. После смерти одного из братьев (Публия) он женился на его вдове, имел от нее детей и с этой стороны не уступал в добронравии никому из римлян. В более зрелом возрасте, однако, он был обвинен в сожительстве с одной из дев-весталок — Лицинией… У Лициний было прекрасное имение в окрестностях Рима, и Красе, желая дешево его купить, усердно ухаживал за Лицинией, оказывал ей услуги и тем навлек на нее подозрения. 

Но он как-то сумел, ссылаясь на корыстолюбивые свои побуждения, снять с себя обвинение в прелюбодеянии, и судьи оправдали его. От Лициний же он отстал не раньше, чем завладел ее имением. Римляне утверждают, что блеск его многочисленных добродетелей омрачается лишь одним пороком — жаждой наживы. А я думаю, что этот порок, взяв верх над остальными его пороками, сделал их лишь менее заметными. Лучшим доказательством его корыстолюбия служат и те способы, какими он добывал деньги, и огромные размеры его состояния. Ибо первоначально Красе имел не более трехсот талантов,87а когда он стал во главе государства, то, посвятив Геркулесу десятую часть своего имущества, устроив угощение для народа, выдав каждому римлянину из своих средств на три месяца продовольствия, — при подсчете своих богатств перед Парфянским походом все же нашел, что стоимость их равна семи тысячам ста талантам. 

Если говорить правду, далеко не делающую ему чести, то большую часть этих богатств он извлек из пламени пожаров и бедствий войны, использовав общественные несчастья как средство получения огромнейших барышей». Когда Сулла после взятия Рима в 82 г. до н. э. объявил о продаже своей законной добычи — имущества убитых им граждан, — ибо желал в ответственность за свои преступления вовлечь как можно большее число влиятельных людей, Красе, ничуть не смущаясь и совершенно без всяких укоров совести, скупил по мизерной цене массу таких имуществ или даже выпросил их себе в качестве подарков.

Конечно, Красе черпал свои богатства и из других источников. В Риме обычным делом были пожары или разрушения домов под собственной тяжестью, ибо площадь жилых домов города на Тибре никак не соответствовала их высоте. Так, на 300 кв. м площади могло располагаться строение 18–20 м высотой, опасность проживания в котором усиливалась излишне массивными перекрытиями. Не следует сбрасывать со счетов и жадность строителей, норовивших сэкономить на строительных материалах за счет крепости стен. Поэтому жители таких «небоскребов» постоянно жили в страхе, что в один прекрасный день крыша обвалится им на головы. Ювенал отнюдь не преувеличенно жалуется: Тот, кто в Пренесте холодной живет, в лежащих средь горных Лесом покрытых кряжей Вольсиниях, в Габиях сельских, Там, где высокого Тибура склон, — никогда не боится, Как бы не рухнул дом; а мы населяем столицу Всю среди тонких подпор, которыми держит обвалы Домоправитель; прикрыв зияние трещин давнишних, Нам предлагают спокойно спать в нависших руинах. Кроме того, дома эти были в значительной степени подвержены стихии огня.

 В Риме дня не проходило без пожаров, и страх сгореть заживо в собственном доме мучил некоторых так сильно, что они, как утверждает Ювенал, принуждены были даже бежать из Рима: «Жить-то надо бы там, где нет ни пожаров, ни страхов». Повышенная пожароопасность римских «доходных» домов происходила, с одной стороны, от толстых балок, использовавшихся в качестве перекрытий, а с другой — от переносных жаровен, обогревавших комнаты, а также свечей, чадящих ламп и факелов, необходимых для ночного освещения. 

Не лучшим образом обстояло дело и с водопроводами, так что потушить разбушевавшееся пламя было довольно трудно, а ветер переносил его на соседние дома, что делало пожары еще более опустошительными. Пожары и крушения домов Плутарх называет «постоянным бичом Рима» и описывает, каким образом плутократ Красе использовал их для увеличения своего и без того огромного состояния. Купив около 500 рабов различных строительных профессий — от каменщика до плотника, он приступил к делу по-настоящему.

 Стоило ему услышать, что где-то в городе разбушевался огонь, он тут же появлялся там, высказывал отчаявшимся собственникам свое душевное сочувствие по поводу гибели движимости и недвижимости и на едином дыхании выторговывал у них еще горевшее здание — по бросовой, разумеется, цене. После этого Красе приступал к обработке собственников соседних домов, также попавших в неприятную ситуацию и боявшихся, что пламя перекинется и на их строения, и потому желавших как можно быстрее отдалиться от грозившей им опасности. Естественно, что и за эти строения он платил немногим больше. На пожарищах же его строители воздвигали новые доходные дома, причем прибыль, которую они приносили, очень скоро покрывала расходы на приобретение земли и возведение здания. Таким образом большая часть города Рима оказалась в его руках. Несмотря на чудовищные богатства, сам миллионер жил довольно скромно, ибо, хотя у него было так много строительных рабочих, лично себе он построил лишь собственный жилой дом. Красе говорил, что любители строиться «помимо всяких врагов сами себя разоряют». Кроме того, ему принадлежали многочисленные серебряные рудники, а также прекрасные земли вместе с людьми, их обрабатывавшими. «Но все это можно было считать ничтожным по сравнению со стоимостью его рабов — столько их у него было, да притом таких, как чтецы, писцы, пробирщики серебра, домоправители, подавальщики. За обучением их он надзирал сам, внимательно наблюдая и давая указания, и вообще держался того мнения, что господину прежде всего надлежит заботиться о своих рабах как об одушевленных хозяйственных орудиях. Красе был, конечно, прав, полагая, что всем прочим в хозяйстве следует, как он говорил, распоряжаться через рабов, а рабами должно управлять самому. Ибо мы видим, что умение вести хозяйство в том, что касается неодушевленных предметов, сводится к увеличению доходов, когда же дело касается людей, это уже искусство управления. Но неумно было с его стороны не признавать и не называть богатым того, кто не в состоянии содержать на свои средства целое войско». Он же сам был в состоянии сделать это даже во время войны, пожирающей огромные средства. 

Недаром Марк Лициний Красе считался в то время самым богатым римлянином в настоящем и в прошлом. К людям незнакомым он относился исключительно гостеприимно, и дом его всегда был открыт для всех. Большой популярностью пользовались и его трапезы, на которые он часто приглашал простых граждан. Кроме того, он предоставлял своим друзьям беспроцентные ссуды. Но когда срок уплаты долга истекал, он столь настойчиво требовал его погашения, что иные проклинали его услужливость больше, чем проценты. Больших успехов он достиг в ораторском искусстве и в воздействии на массы. 

«Будучи от природы одним из первых среди римлян ораторов, Красе старанием и трудом достиг того, что превзошел даровитейших мастеров красноречия». Он готовился даже к самому незначительному процессу и брался за защиту в случаях, когда от нее отказывались Помпей, Цезарь или Цицерон. Готовность прийти на помощь и обходительность, соединенные с дружелюбностью и простотой, снискали ему всеобщую любовь. Каждому он пожимал руку, даже если это был римлянин самого низкого звания, на приветствия отвечал сам и сам называл встречных по имени. Он располагал также большими познаниями в области истории и, как говорили, занимался Аристотелевой философией. Во время гражданской войны на молодого еще Красса обрушился тяжкий удар судьбы. После захвата Рима марианцами в 87 г. до н. э. под властью Цинны88начался террор популяров,89жертвами которого стали многие высокородные римляне. Отец Красса покончил жизнь самоубийством после того, как узнал об убийстве своего второго сына, имя которого осталось неизвестным. Марк Лициний Красе, чья жизнь также находилась в опасности, в спешке бежал в Испанию, сопровождаемый лишь тремя друзьями и десятью рабами. Отец его, бывший там когда-то наместником, приобрел в Испании множество друзей, и один из них спрятал юношу в обширной пещере на берегу моря и снабжал его там всем необходимым. Кроме того, он послал Крассу двух рабынь, считая, что в подобном случае «следует подумать и о приличествующих его годам удовольствиях». 

Узнав, что в начале 84 г. Цинна был убит заговорщиками, Красе, проведший в пещере восемь месяцев, покинул свое убежище и вскоре присоединился к партии Суллы, т. е. оптиматам, стремившимся к восстановлению сенатского правления. Он был поставлен во главе большой армии и показал себя одним из самых ярых приверженцев Суллы. «После этих-то успехов, говорят, и зародились в нем впервые честолюбивые замыслы соперничать в славе с Помпеем. Помпей, хотя и годами был моложе Красса, и родился от отца, пользовавшегося в Риме дурной репутацией, навлекшего на себя глубокую ненависть сограждан, уже покрыл себя блеском побед в тогдашних войнах и выказал себя поистине великим, так что Сулла вставал при его появлении, обнажал голову и называл его императором — такой чести он нечасто удостаивал даже и старших по возрасту, и равных себе по положению людей. Это раззадоривало и раздражало Красса, которого не без основания ставили ниже Помпея. Ему недоставало опытности, а красоту его подвигов губили владевшие им от природы злые силы — корыстолюбие и скаредность». Так, однажды Сулле донесли, что Красе скрыл большую часть добычи, полученной при взятии умбрийского города Тудерции, нынешней Тоди. 

Но об этих подозрениях Красе заставил забыть после битвы у Коллинских ворот 1 ноября 82 г. до н. э. Во время этого решающего для судеб Рима сражения с самнитом Телезином, когда левое крыло армии Суллы, которым командовал он сам, было отброшено и смято, Красе, стоявший во главе правого крыла, одержал решительную победу над марианцами и сделал возможным установление диктатуры Суллы (подробнее эту битву мы описали в главе «Блеск и нищета»). Однако после этого Красе вновь приобрел дурную славу, так как стал наживаться на конфискациях, связанных с последовавшим затем изгнанием противников режима, — огромные имущества он скупал по смехотворно низкой цене или даже выпрашивал их себе в качестве подарков. В Бруттии, нынешней Калабрии, он подверг преследованиям нескольких людей только для того, чтобы присвоить их состояния. Узнав об этом, Сулла отказался от его услуг и не привлекал более ни к каким общественным делам. Несмотря на то что Красе мастерски умел завоевывать доверие людей услужливостью и обходительностью, сам он был также падок на лесть. Кроме того, этот исключительно тщеславный и корыстолюбивый человек ненавидел и презирал всех, похожих в этом на него самого. «Его мучило, что Помпей достиг замечательных успехов, предводительствуя войсками, что он получил триумф до того, как стал сенатором, и что сограждане прозвали его Магном, т. е. Великим. И когда однажды кто-то сказал, что пришел Помпей Великий, Красе со смехом спросил, какой же он величины. Отчаявшись сравняться с Помпеем на военном поприще, он погрузился в гражданские дела и ценою больших усилий, ведя судебные защиты, ссужая деньгами и поддерживая тех, кто домогался чего-нибудь у народа, приобрел влияние и славу, равную той, какую снискал себе Помпей многими великими походами». Красса крайне огорчало то, что Помпей и Цезарь почитались стоящими выше него, но к его честолюбию не присоединялось ни вражды, ни ненависти. Тогда Рим был разделен на три мощные партии: «разумная, положительная часть граждан почитала Помпея; люди пылкие и неуравновешенные воспламенялись надеждами, внушаемыми Цезарем; Красе же, занимая промежуточную позицию, с выгодой пользовался поддержкой и тех и других. Постоянно меняя свои взгляды на дела управления, он не был ни надежным другом, ни непримиримым врагом, а легко отказывался ради личной выгоды как от расположения, так и от вражды, так что в короткое время много раз был то сторонником, то противником одних и тех же людей либо одних и тех же законов. Сила его заключалась в умении угождать, но прежде всего — во внушаемом им страхе». Именно это последнее качество иллюстрирует высказывание убитого в 76 г. до н. э. народного трибуна Сициния. Он был одной из самых беспокойных голов своего времени и умел мастерски высмеивать и пародировать выступления видных римлян перед народом, отпуская едкие шутки и передразнивая типичные для них жесты. Однажды, когда его спросили, почему он постоянно нападает на должностных лиц и вожаков народа, но не трогает Красса, Сициний ответил: «У него сено на рогах!» А дело тут в том, что римляне имели обыкновение навязывать бодливому быку на рога сено для предостережения. Именно этого человека, умевшего настойчиво добиваться своего с помощью кнута и пряника, человека, ставшего самым богатым гражданином Рима, сенат осенью 72 г. до н. э. назначил новым главнокомандующим армией, которая должна была подавить восстание рабов под предводительством Спартака.