31 января 1905 года, через 3 недели после «Кровавого воскресенья» к Николаю II обратился статс-секретарь Алексей Сергеевич Ермолов, предлагая создать выборную земскую думу для предварительного рассмотрения важнейших законопроектов.
Ермолов был действительным тайным советником, почетным членом Петербургской академии наук и Вольного экономического общества и одним из виднейших ученых-аграриев России: занимал пост министра земледелия более 10 лет. Его предложение оказалось уместным и своевременным, и царь, обсудив его в кругу великих князей и высших сановников, направил документ на рассмотрение Совета министров.
Однако Совет министров, проведя два заседания, предложение Ермолова не принял, и тогда 18 февраля 1905 года были опубликованы сразу 2 важнейших документа: Высочайший Манифест, которым «все русские люди, верные заветам родной старины», призывались сплотиться вокруг престола, и Высочайший рескрипт на имя Булыгина, в котором провозглашалось намерение привлечь «достойнейших, доверием народа облеченных, избранных от населения людей к участию в предварительной разработке и обсуждении законодательных предположений». Для противовеса Трепов, оставаясь на прежней должности, вскоре стал товарищем Булыгина по Министерству внутренних дел, сосредоточив в своих руках и Департамент полиции, и Корпус жандармов. Но уже никакие тактические маневры не могли спасти положение, ибо революция продолжала нарастать.
В июне восстал экипаж броненосца «Потемкин».
В октябре забастовало 2 млн заводских и фабричных рабочих, железнодорожников, служащих почт и телеграфа.
17 октября Николай II вынужден был издать Манифест, написанный С. Ю. Витте. Этот Манифест по его последствиям справедливо является одним из выдающихся документов в российской истории XX века и потому приводится здесь полностью.
«Божией милостью Мы, Николай Вторый, император и самодержец Всероссийский, царь Польский, великий князь Финляндский и прочая, и прочая, и прочая.
Смуты и волнения в столицах и во многих местностях империи нашей великой и тяжкой скорбью преисполняют сердце наше. Благо Российского государя неразрывно с благом народным и печаль народная – его печаль. От волнений, ныне возникших, может явиться глубокое нестроение народное и угроза целости и единству державы нашей.
Великий обет царского служения повелевает нам всеми силами разума и власти нашей стремиться к скорейшему прекращению столь опасной для государства смуты. Повелев подлежащим властям принять меры к устранению прямых проявлений беспорядка, бесчинств и насилий, охрану людей мирных, стремящихся к спокойному выполнению лежащего на каждом долга, мы, для успешнейшего выполнения общих преднамечаемых нами к умиротворению государственной жизни мер, признали необходимым объединять деятельность высшего правительства.
На обязанность правительства возлагаем мы выполнение непреклонной воли нашей:
1. Даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов.
2. Не останавливая предназначенных выборов в Государственную думу, привлечь теперь же к участию в Думе, в мере возможности, соответствующей краткости остающегося до созыва Думы срока, те классы населения, которые ныне совсем лишены избирательных прав, предоставив за сим дальнейшее развитие начала общего избирательного права вновь установленному законодательному порядку.
3. Установить как незыблемое правило, чтобы никакой закон не мог восприять силу без одобрения Государственной думы и чтобы выборным от народа обеспечена была возможность действительного участия в надзоре за закономерностью действия постановленных от нас властей.
Призываем всех верных сынов России вспомнить долг свой перед Родиной, помочь прекращению сей неслыханной смуты и вместе с нами напрячь все силы к восстановлению тишины и мира на родной земле.
Дан в Петергофе, в 17-й день октября, в лето от Рождества Христова тысяча девятьсот пятое, царствования же нашего одиннадцатое».
* * *
Манифест был встречен с небывалым энтузиазмом и ликованием, по всей стране прошли митинги в его поддержку и одобрение. На этой волне председателем Совета министров стал Витте, а Булыгин и Трепов ушли в отставку. Правительство объявило амнистию политическим заключенным и приступило к разработке нового избирательного закона.
Осенью 1905 года по одной трети уездов прокатились аграрные беспорядки. 9 декабря в Москве произошло вооруженное восстание, продолжавшееся девять суток и стоившее жизни более чем тысяче повстанцев. Восстания вспыхнули в других городах – в Ростове-на-Дону, Новороссийске, Екатеринославе, Александровске. В 1906 году восставали солдаты и матросы Кронштадта и Свеаборга, все еще продолжали бастовать рабочие, но революция уже пошла на убыль и в 1907 году утихла.
Ничто не происходит само по себе, всему есть свои причины. Были они и у революции – от возникновения и до окончания. И одной из причин того, что пожар ее в конце концов все же угас, явилась то, что с апреля 1906 года министром внутренних дел стал волевой, умный и энергичный 44-летний Петр Аркадьевич Столыпин. Сохраняя за собой этот важный пост, 8 июля того же года он стал и председателем Совета министров.
Родней ему по отцу были знатнейшие фамилии России, а женат он был на правнучке А. В. Суворова. После окончания Петербургского университета Столыпин стал образцовым сельским хозяином, но в 1902 году был назначен губернатором в Гродно, а через год губернатором же в Смоленск, и занятия сельским хозяйством ему пришлось оставить.
Николай II назначил Столыпина министром внутренних дел за один день до открытия 1-й Государственной думы – 26 апреля. А на следующий день, когда Дума должна была открыться, Николай II отплыл на императорской яхте из Петергофа в Петербург, взяв с собой и мать, и жену. Яхта подошла к Петропавловской крепости, Николай направился в собор и там долго молился у могилы своего отца. Затем яхта подошла к Зимнему дворцу, где в Георгиевском зале и должна была состояться встреча императора и обеих императриц с членами Думы и Государственного Совета.
Известный журналист и искусствовед Л. Д. Любимов в своих воспоминаниях «На чужбине» так описывал открытие 1-й Государственной думы, состоявшееся 27 апреля 1906 года.
«Вокруг дворца стояли войска, главным образом, кавалерия. Белыми, синими и красными полосами, точно широко развернутый русский национальный флаг, вырисовывались эскадроны гвардии в парадной форме. Внутри толпились придворные. В концертном зале, окруженный сановниками, стоял новый председатель Совета министров Горемыкин.
– Это в высшей степени удачная мысль, – говорил он, несколько картавя и Привычным жестом разглаживая бакенбарды, – открыть Думу первого призыва именно во дворце, во всем блеске придворной помпы.
Все соглашались, так как все знали, что эта мысль принадлежала самому Горемыкину.
– Поверьте, – продолжал он, – на членов Думы, особенно на крестьян, все это произведет громадное впечатление. Ведь как бы в их честь перед государем понесут императорские регалии, осыпанные драгоценными камнями. Мне сейчас говорили, как один мужичок из членов Думы, в первый раз в жизни войдя в Зимний дворец, ахнул, перекрестился и воскликнул: «И на этакое-то величие посягать!». Не правда ли, как это характерно!
Председатель царского Совета министров заблуждался. На одном из первых заседаний Думы один из ораторов восклицал под гром рукоплесканий: «Вы видели на днях все эти золотые мундиры? Все эти ненужные побрякушки – эти царские регалии, усыпанные бриллиантами! Господа, ведь это кристаллизованный пот трудового русского народа!».
А шествие, на которое так рассчитывал Горемыкин, было действительно внушительным. Оно открывалось скороходами в их необыкновенных головных уборах, за ними шли церемониймейстеры и гофмаршалы с жезлами и длинная лента «придворных чинов и кавалеров» в золоченых мундирах, по два в ряд. Затем статс-секретари и генерал-адъютанты несли императорские регалии; по сторонам шли 12 дворцовых гренадеров в громадных медвежьих шапках», с ружьями на плече. Регалии должны были олицетворять мощь и незыблемость императорской власти; государственная печать, государственное знамя, государственный меч, держава с громадным сапфиром, на котором был укреплен бриллиантовый крест, скипетр со своим исключительным по величине алмазом «Орлов» и, наконец, знаменитая екатерининская корона в 5000 бриллиантов и жемчугов и с громадным рубином в 400 карат, самым большим в мире... Царь и обе царицы заняли место на тронах, под балдахином, в Георгиевском зале...
С правой стороны огромного зала разместилась точно из золота и серебра шитая стена высших сановников и придворных. И вся эта ослепительная «стена» с изумлением, жадным любопытством и неописуемым ужасом глядела на левую сторону, отведенную для Государственной думы. Там стояла толпа, которую никогда еще не видели стены Зимнего дворца. «Интеллигенты» в пиджаках, крестьяне в поддевках и смазных сапогах, белорусы в белых свитках, горцы в черкесках, азиат в халате и даже какой-то дядя... в светлом спортивном костюме из полосатой фланели и желтых башмаках!..
Царь произнес свою речь неуверенным голосом, волнуясь и запинаясь, вопреки ожиданию многих, ничего не сказав об амнистии.
Когда он окончил, на несколько секунд воцарилось неловкое молчание, царь стоял растерянно, ожидая чего-то. Наконец с правой раззолоченной стороны раздались крики «ура!». Но на левой части никто не откликнулся. И это молчание было зловещим».
А когда депутаты Думы отправились на пароходе по Неве, к Таврическому дворцу, отданному им для заседаний, их путь лежал мимо тюрьмы «Кресты», из окон которой им махали красными платками арестанты, крича: «Амнистии! Амнистии!» И этот крик поддерживали многочисленные толпы петербуржцев, стоявших на набережных.
И когда после еще одного молебна – уже в Таврическом дворце – Дума приступила к работе, то еди-ногласно избранный председателем Думы кадет С. А. Муромцев, профессор римского права Московского университета, первое слово дал депутату И. И. Петрункевичу, редактору кадетской газеты "Речь”, который сказал: "Долг чести, долг совести требует, чтобы первое свободное слово, сказанное с этой трибуны, было посвящено тем, кто свою жизнь и свободу пожертвовал делу завоевания русских политических свобод. Свободная Россия требует освобождения всех, кто пострадал за свободу”.
Это привело к тому, что Дума первым делом стала обсуждать вопрос об амнистии всем политическим заключенным, включая и террористов. И хотя такое решение было вынесено, но правом амнистии был наделен только царь, а он отказался сделать это. Началась борьба между властью законодательной – Думой – и властью исполнительной – правительством. Тотчас же разгорелась дискуссия вокруг вопроса об отмене смертной казни, ибо по поводу каждого смертного приговора в заседаниях выносился запрос и Дума приостанавливала исполнение приговора.
А между тем революционный террор продолжался. С начала 1906 года было убито 288 и ранено 338 человек, главным образом, рядовых полицейских и солдат. 14 мая на Соборной площади в Севастополе, при покушении на коменданта города генерала Неплюева, взрывом бомбы было убито 8 человек, в том числе двое детей, которых буквально разорвало на куски. В это же время в деревнях жгли помещичьи усадьбы. Только в мае в одной Саратовской губернии сожгли 150 помещичьих усадеб. И все же Дума приняла решение об отмене смертной казни, а вслед за тем выступила за принудительный раздел помещичьих земель. Эта угроза задевала опору самодержавия – помещиков, и царь приказал Думу распустить.
1-я Государственная дума просуществовала 72 дня. И ровно столько же времени занимал пост министра внутренних дел П. А. Столыпин. 8 июля, в тот же самый день, когда Дума была распущена, Николай II предоставил ему пост премьер-министра, оставив в его руках и портфель министра Внутренних дел, потому что это министерство в условиях хотя и идущей на убыль, но все же не прекратившейся революции, оставалось ключевым.
И хотя между Думой и Коммуной не было ничего общего, историческая судьба отвела им один и тот же срок существования, окрасив конец Коммуны в багровые цвета трагедии, а кончине Думы придав оттенок фарса. Вот, как выглядело все это. Иван Логгинович Горемыкин – Председатель Совета министров с апреля по июль 1906 года, – отправляясь 8 июля к царю с проектом указа о роспуске Думы, взял с собою фамильную икону и, явившись к Николаю, стал на нее молиться. После чего царь подписал указ о роспуске Думы как бы с Божьего благословения.
Горемыкин тотчас же отправил указ в Сенат, приказав немедленно опубликовать его, а сам, приехав домой, лег спать, приказав не будить себя ни в коем случае. Сделал он это, опасаясь, как бы царь не изменил своего решения.
И, действительно, ночью было послано распоряжение задержать указ, но домашние не решились будить Ивана Логгиновича, указ утром 9-го июля был опубликован и роспуск Думы состоялся».