В первые же дни только что начавшегося царствования Николаю следовало ответить на два вопроса: какой будет его внутренняя политика и какой будет его политика внешняя – именно его, ибо роль самодержавного монарха в их определении трудно было переоценить. ...Рассказывая о дне свадьбы и в дневнике, и в письме к брату Георгию, Николай упустил один момент, который петербуржцы посчитали весьма значительным. Увидев на Невском шпалеры войск, он приказал им вернуться в казармы, потому что царская карета с трудом проезжала сквозь обступившую ее огромную толпу. Александр III так не поступал, и это расценили как красивый и смелый жест нового императора. Однако вскоре Россия убедилась, что ни о каких существенных переменах не может быть и речи. Обращаясь к депутатам земств 17 января 1895 года, Николай сказал: «Мне известно, что в последнее время слышались в некоторых земских собраниях голоса людей, увлекавшихся бессмысленными мечтаниями об участии представителей земства в делах внутреннего управления; пусть все знают, что я, посвящая все свои силы благу народному, буду охранять начала самодержавия так же твердо и неуклонно, как охранял его мой покойный незабвенный родитель». Это заявление и в России, и за границей было расценено как твердое намерение нового императора продолжать политику предыдущего царствования. Что же касается политики внешней, то здесь дело обстояло по-другому. В какой-то мере под воздействием незабываемых впечатлений от путешествия на Восток, и не без влияния Э. Э. Ухтомского, Николаю импонировала мысль перенести центр тяжести русской внешней политики из Европы в Азию. Квинтэссенция идеи Ухтомского, считавшего Азию и ее народы близкими по духу и складу характера народам России, выражалась им следующим образом: «Для Всероссийской державы нет другого исхода, – или стать тем, чем она от века призвана быть мировой силой, сочетающей Запад с Востоком, – или бесславно и незаметно пойти по пути падения, потому что Европа сама по себе подавит нас в конце концов своим внешним превосходством, а азиатские народы, не нами побужденные, будут еще опаснее, чем западные иноплеменники». Стало быть, задача состояла в том, чтобы азиатские народы побуждались к новой жизни Россией, и главным своим союзником в этом Николай видел Китай. В 1897 году тихоокеанская эскадра контр-адмирала Ф. В. Дубасова заняла китайский портовый город Люйшуньхоу на Гуаньдунском полуострове. 15 марта 1898 года полуостров был взят Россией в аренду у Китая на 25 лет и на месте Люйшуня была построена крепость Порт-Артур, связанная с Россией построенной в Северо-Восточном Китае железной дорогой (КВЖД). Интенсивно строилась и Великая Транссибирская магистраль, стратегическое значение которой приобретало в контексте русских намерений на Дальнем Востоке первостепенное значение. Политика России в Европе оставалась без существенных перемен: с одной стороны, балансирование между Англией, Австро-Венгрией и Германией, с другой – все более укрепляющееся сотрудничество с Францией. Разумеется, что традиционными сферами интересов России оставались Балканы, Турция, и тесно связанный с этим вечный вопрос о черноморских проливах. И хотя до начала Первой мировой войны оставалось еще 20 лет, именно из-за этих вопросов она и началась, приведя в конце концов к краху трех европейских империй. Но до этого пока еще было далеко, а положение в России было спокойнее и устойчивее, чем когда-либо: богатейшие в мире недра, почти 122-миллионное быстрорастущее население, здоровая финансовая система; самая большая в мире армия (правда, давно уже не воевавшая и почивавшая на лаврах своих прошлых побед, но все равно грозная и сильная), выраставший прямо на глазах огромный военно-морской флот; хотя и рутинное, но вполне дееспособное чиновничество, набирающая силу промышленность; признанные всем цивилизованным миром наука и искусство – вот что мог записать в свой актив молодой император. ...Спустя три года, когда в России была проведена первая Всеобщая перепись населения, Николай узнал, что под его скипетром находится 128 миллионов подданных. Как и все российские граждане, император тоже отвечал на вопросы переписи и когда прочитал вопрос шестой: «Сословие, состояние или звание», то ответил: «Хозяин земли русской». Но этот ответ он дал спустя полтора года после коронации, а в начале 1895 года он хоть уже и чувствовал себя «хозяином земли русской», но ощущение это было неполным, ибо его союз с Землей Русской еще не был освящен союзом с Богом – миропомазанием при будущей коронации. |