В городах проживало не более 600 тысяч жителей (3,15 %). Царствование Екатерины II отмечено усилением геополитической мощи российского государства. К концу её жизни (1796) Россия расширила свои границы до естественных пределов Великой Русской равнины, сведя исторические счёты с Крымским ханством и Польшей, и присоединив в результате успешных войн с Турцией и разделов Речи Посполитой Курляндию, Литву, Белоруссию, Правобережную Украину, Северное Причерноморье, Приазовье и Предкавказье (Северную Осетию, Кабарду, горную Чечню). Кроме того, территория империи охватила калмыцкие степи, Горный Алтай и раздвинулась на тихоокеанском севере вплоть до Курильских островов и Аляски.

 Численность населения империи, с учётом этих приобретений, возросла почти вдвое; значительно вырос природно-ресурсный потенциал. Обширные причерноморские степные пространства с плодородным чернозёмом составили Новороссийский край, ставший регионом земледельческой колонизации. Россия превращалась в «житницу Европы» — крупнейшего экспортёра хлеба, для вывоза которого был основан порт Одесса, где возникла российская биржа, вторая после петербургской. Заселением и хозяйством Новороссии и Крыма руководил фаворит Екатерины Г. А. Потёмкин-Таврический, организатор Черноморского флота и морской базы в Севастополе. В 1795 году в России было уже около 37 млн. жителей, из них 18,7 млн. мужчин. 

Треть населения проживала в центральной части, в Сибири около 1 млн. человек. Городское население составило 6 %; численность армии достигала 500 тысяч человек. Посмотрим теперь на финансовые результаты. В царствование Екатерины II заметно стремление улучшить механизм государственного хозяйства, для чего делались попытки упрощения финансовой системы. При ней были уничтожены многие фискальные регалии (лесная, горная, табачная, поташная и др.) и целый ряд мелких сборов; установлен 1 %-ный гильдейский сбор с купеческих капиталов; положено начало правильной организации финансового управления, через учреждение при Сенате Экспедиции о государственных доходах и казённых палат в губерниях. 

Но многолетние войны, увеличение расходов на двор и необходимость выплаты денежного жалования чиновничеству вели к дефициту госбюджета, и, как следствие, к росту подушной подати, оброчных и соляных сборов, введению новых налогов. Этого оказалось мало, и для покрытия бюджетного дефицита стали использовать впервые появившиеся в России бумажные деньги, внешние и внутренние займы. При Екатерине II государственный кредит стал постоянной составной частью финансового хозяйства. Государственные доходы возросли с 16 497 381 рубля в 1763 году, до 68 597 459 рублей в 1796 году, увеличившись за 34 года более чем в четыре раза.

 Однако общая сумма государственного долга к концу её царствования достигла 215 миллионов рублей; наибольшую часть долга составляли ассигнации, которых было выпущено до 150 миллионов рублей; затем следовали краткосрочные внешние займы, долги поставщикам и подрядчикам и, на последнем месте по размерам — заимствования из банков. Как же росла эта финансовая пирамида? До Петра в России ходили исключительно настоящие деньги, сделанные из драгоценного металла (серебра) и, стало быть, они имели цену не только как деньги, но и как товар. Пётр заменил серебряную копейку медной, заставив принимать её по равной цене с серебряной копейкой, — он сообщил ей принудительный курс. В конце царствования Петра пущены были в обращение медные пятачки, стоившие самому правительству одну копейку; при преемниках Петра этих пятачков начеканили на 3,5 миллиона рублей, стоили же они впятеро меньше! А серебро мало-помалу исчезло из монетного обращения, утекло в чужие страны или было переделано в вещи. Чтобы облегчить обращение медной монеты, решено было создать (по идее графа П. И. Шувалова) первые русские кредитные учреждения — банки. Медь должна была оседать в банках, а крупные выплаты следовало производить простым переводом меди от одного предпринимателя к другому.

 И с 1767 года операции таких вексельных переводов разрешали вести, при посредстве петербургской соляной конторы и городовых магистратов, в пятидесяти важнейших городах. Вместе с тем, сама собой явилась мысль: заменить и в обращении медные знаки бумажными свидетельствами, которые давали бы всякому владельцу ассигновку на определённую сумму меди. Ведь медные деньги уже были кредитными знаками: переход к бумажкам был только другой формой кредита. И переход этот совершился. В 1769 году императрица учредила ассигнационные банки в Санкт-Петербурге и Москве (в 1786-м они слились в один государственный ассигнационный банк). 

В провинциальных городах были устроены разменные конторы. Банк принимал вклады и осуществлял учёт векселей, но главной его функцией была эмиссионная. В обеспечение казна положила 1 млн. рублей, и на эту сумму были выпущены кредитные билеты, разменные на металлические деньги. Но требования на ассигнации были так велики, что скоро понадобились новые выпуски, как и предвидело правительство, а так как обмен ассигнации на металл был всегда обеспечен, то бумажный рубль ходил почти в равной цене с металлическим. Такой способ создавать деньги из ничего, путём выпуска новых запасов бумажек, был слишком соблазнителен. А потому, когда для ведения турецких войн понадобились усиленные расходы, правительство стало выпускать ассигнации, не соображаясь с разменным запасом металла в банках. К концу первой турецкой войны (1774) бумажных денег уже было выпущено на 20 миллионов вместо одного. К началу второй войны их сумма дошла до 46 миллионов, и было решено увеличить её до 100 миллионов, а ко дню смерти императрицы число выпущенных ассигнаций превысило 156 миллионов. А вот и результаты. Во-первых, цена ассигнации стала быстро падать. Во-вторых, громадные выпуски ассигнаций и обесценение бумажных денег повлекли утечку серебра за границу. В конце царствования Екатерины II (1796) за рубль ассигнациями давали 68 копеек; перед войной 1812 года уже только 60, а после войны (с уменьшением веса медной монеты в 1,5 раза) только 25 и даже 20 копеек (1815). Ввиду такого падения ассигнаций, само собой явился независимый от них счёт на «рубли серебром». 

В 1839 году этот счёт стал официальным: правительство ввело «рубль серебром», равный 3 рублям 50 коп. ассигнациями. В 1843 году ассигнации были заменены новыми бумажными «рублями серебром», то есть кредитными билетами, беспрепятственно обменивавшимися на серебро. Однако и с «серебряным рублём» повторилась та же история, а потому размен на серебро был прекращён в годы крымской войны (1853–1856), и в результате произошло падение курса бумажных рублей серебром, и он, стоивший 66,6 старых металлических копеек, приравнен был к новому «золотому» рублю. И это — результат финансовой пирамиды, выстроенной при Екатерине II. Приведём к случаю сведения, что и сколько стоило в её времена. Лучшая квартира на лучшей улице столицы — 20 рублей в месяц (примерно вдвое больше тех средств, что мог получить «средний» крестьянин или бедный дворянин в год). Сруб пятистенный 9 рублей 50 копеек. Проезд от Петербурга в Москву 4 рубля 78 копеек. Фунт говядины 2 копейки, полтелёнка 1 рубль, курица 5 копеек, десяток яиц 2 копейки. Фунт баранины 14 копеек. Капуста белая (ведро) 25 копеек.

 Пуд коровьего масла 2 рубля. Пуд сена 3 копейки. Овса (четверть) 80 копеек, хлеб белый (полфунта) 2 копейки. Бутылка шампанского 1 рубль 50 копеек, бутылка портера английского 25 копеек, бутылка красного бордосского вина 30 копеек. Десяток апельсинов 25 копеек, десяток лимонов 3 копейки, фунт рафинада 2 рубля. Наёмная карета с шестёркой лошадей 60 рублей в месяц. Обед в первом трактире с пивом 30 копеек, самый «гастрономический» обед с десертом и вином в лучшем трактире 2 рубля. Жареный рябчик 30 копеек. Дров берёзовых (сажень) 80 копеек. Проход на маскарад или танцевальный вечер 1 рубль, посещение открытого театра 2 рубля, вход в увеселительный сад 25 копеек. Починка золотых часов 5 рублей, починка серебряных часов 1 рубль 50 копеек. Фунт пороху 15 копеек. Шкурка соболя (пара) — 25 рублей.

 Аршин сукна 1 рубль 15 копеек. Топор 15 копеек. Это, так сказать, о бытовой стороне жизни. О «прозе», как говорится. На фоне прозы жизни, с её радостями и бедностью, завистью и жалостью, мелкими подлостями и героизмом миллионов и миллионов сограждан протекали незаметные процессы общественного развития и государственного управления. Такие же, как и прочие, со всеми присущими человеку страстями и желаниями люди — высшие сановники, знаменитые писатели и мало знаменитые, но великие учёные двигали куда-то государственную колымагу при всяком отсутствии генеральных планов такого движения. А, между прочим, юная Екатерина, ещё будучи Великой княгиней, сформулировала для себя «пять предметов», пять правил управления: «Пять предметов: 1. Нужно просвещать нацию, которой должен управлять. 2. Нужно ввести добрый порядок в государстве, поддерживать общество и заставить его соблюдать законы. 3. Нужно учредить в государстве хорошую и точную полицию. 4. Нужно способствовать расцвету государства и сделать его изобильным. 5. Нужно сделать государство грозным в самом себе и внушающим уважение соседям». Реальность внесла существенные коррективы в программу будущей императрицы, возвысив одни пункты и сведя на нет другие. Если в «пяти правилах» юной княгини все положения были умозрительными и в равной степени актуальными, то дальнейшая её же государственная практика заставила быстро расставить другие акценты. Оказались иллюзией соединение мира и спокойствия с решением стоящих перед страной внешнеполитических проблем, одновременное наполнение казны и защита людей от отягощения, утверждение единого для всех правосудия в условиях объективной экономической неизбежности сохранения крепостного права. Печальная данность российской истории в том и заключалась, что очень часто государственный интерес противоречит «умножению всеобщего благоденствия», и, разумеется, власть выбирала первое, сознательно или в силу необходимости попирая второе. А иначе и нельзя: или выживает государство и подданные, или никто. Первый пункт замысла — просвещать нацию, императрица, в целом, старалась выполнять. Центром отечественной науки стала Петербургская Академия наук, созданная в 1725 году, Московский университет (1755) и Горное училище в Петербурге. Академия наук в отличие от западных академий полностью содержалась государством, что создало условия для привлечения в страну зарубежных учёных, среди которых были такие светила, как Л. Эйлер и Д. Бернулли; правда, главная задача, ради которой Академия затевалась Петром I — создание отечественных научных кадров, решалась не вполне. Уж слишком хорошими оказались условия для иностранцев!.. Московский университет имел три факультета: юридический, медицинский и философский, — и аж десять профессоров. Для подготовки студентов при университете были основаны две гимназии с сословным различием: одна для дворян, другая для разночинцев. С 1756 года при университете издавалась газета «Московские ведомости» по образцу «Петербургских ведомостей», издававшихся при Академии наук. В 1757 году была открыта в Петербурге Академия художеств для образования русских архитекторов, живописцев и скульпторов. Появилась гимназия в Казани. С другой стороны, отняв земли у церкви, Екатерина II лишила духовенство возможности содержать «низовые» школы и семинарии, что подорвало именно народное образование. Только в 1781 году императрица назначила Комиссию об учреждении народных училищ. Предполагалось завести в уездных городах малые народные училища, а в губернских — главные, а также открыть новые университеты. Создавались закрытые сословные училища: училище при Академии художеств (туда попадала основная масса незаконнорождённых дворянских детей), Общество двухсот благородных девиц при Смольном институте, Воспитательные дома сирот и незаконнорождённых в Москве и Петербурге, коммерческое училище (в столице); реформировались шляхетные корпуса (военные училища). В это время с помощью регулярных экспедиций впервые началось всестороннее исследование страны, её географии, этнографии, истории и природных ресурсов. В этом времени — начало расцвета русского искусства, историографии, театра, скульптуры, литературы и архитектуры. Формировалась отечественная словесность, появились первые профессиональные литераторы. В 1782 году Екатерина II предложила должность директора Петербургской академии наук и художеств княгине Екатерине Романовне Дашковой (1744–1810). Две Екатерины, несмотря на существенную разницу в возрасте, были большими подругами, но после переворота 1762 года их пути разошлись — Дашкова открыто презирала фаворитов императрицы братьев Орловых и не одобрила убийство отрёкшегося от престола Петра III. Но две поездки княгини в Европу принесли ей мировую славу, как самой образованной женщины своего времени. Она встречалась с Дидро и Вольтером; была знакома с германским императором Фридрихом I и австрийским кайзером Иосифом II; поддерживала дружеские отношения с историками У. Робертсоном и А. Фергюссоном, физиком Дж. Блеком, экономистом Адамом Смитом… Императрица вновь позвала её, предложив возглавить Академию. Дашкова думала отказаться; уговорил её Г. А. Потёмкин-Таврический. Его главный довод: только она может прекратить разграбление Академии. При вступлении в должность Дашкова произнесла речь, в которой выразила уверенность, что науки не будут составлять монополию академии, но «присвоены будучи всему отечеству, и вкоренившись, процветать будут». Были организованы публичные лекции, привлекавшие много слушателей; число студентов-стипендиатов увеличилось с 17 до 50 человек, а воспитанников художественной академии — с 21 до 40 человек. Нескольких молодых людей для довершения образования отправили в Гёттингенский университет. Активно стало развиваться издательское дело; вышло в свет полное собрание сочинений М. В. Ломоносова, был создан географический атлас земного шара. В октябре 1783 года по предложению Е. Р. Дашковой была учреждена Российская академия, имевшая целью изучение и усовершенствование русского языка; она и стала её первым президентом. Главным научным трудом этой академии можно назвать издание «Толкового словаря русского языка». Был налажен перевод лучших произведений зарубежных авторов на русский язык; по почину Дашковой основан журнал «Собеседник любителей российского слова». В нём участвовали Фонвизин, Державин, Херасков, Капнист, Княжнин. Одновременно княгиня издаёт географические карты многих губерний. Именно Дашковой принадлежало остроумное решение заменить сочетание «iо» в русских словах непривычной в то время буквой «ё». Новое написание было утверждено изданным в 1794 году под её редакцией орфографическим словарём. В 1790-е годы отношения между Е. Р. Дашковой и Екатериной II обострились. Царица подозревала свою бывшую соратницу в причастности к изданию «Путешествия из Петербурга в Москву» Радищева, а конкретным поводом к отставке Дашковой послужила трагедии Я. Б. Княжнина «Вадим Новгородский». В 1793 году Екатерина Романовна впервые опубликовала в журнале «Российский театр» эту крамольную трагедию, которую драматург написал ещё в 1789 году, но не решился поставить. Дерзкий для России того времени дух пьесы возмутил Екатерину. «Эту книгу нужно сжечь рукою палача!» — заметила императрица при встрече с Дашковой, на что получила ответ: «Не мне придётся краснеть тогда!». Эта история активно обсуждалась в обществе, например, Д. П. Трощинский писал А. Р. Воронцову: «На сих днях княгиня Катерина Романовна имела некоторую неприятность по причине напечатанной в Академии трагедии Вадим Новгородский, соч. умершаго Княжнина… Действительно, тут есть такие ужасные монологи, которых нигде бы не потерпели в самодержавном государстве». Екатерина приказала трагедию изъять, а Дашкову уволить с президентских постов двух академий с формулировкой «для поправления здоровья и домашних дел». Это произошло 12 августа 1794 года. Шла очередная «смена вех» в идеологии: императрица не желала позволять вольности в высказываниях. Но ведь она сама позиционировала себя как дворянскую царицу, САМА давала российским дворянам всё больше и больше вольностей, — естественно, что дворянская верхушка норовила теперь сесть ей на шею. Винить в этом ей, кроме самой себя, было некого. Однако, будучи всё-таки императрицей, она искала пути к исправлению положения, и не нашла ничего другого, кроме подавления вольномыслия. Интеллектуальная элита расценивала такую её позицию как ужасное тиранство и отвечала уходом в мистицизм и масонство. В 1790 году масон Радищев (1749–1802) издал книгу «Путешествие из Петербурга в Москву», что привело его к аресту и смертному приговору, с заменой на ссылку в Сибирь на 10 лет. Княгиня Дашкова, одной из первых ознакомившись с довольно вздорным сим сочинением, записала на полях: «Здесь — рассеивание заразы французской…» Начали без санкции сверху формироваться объединения вольнодумцев, где критика власти становилась нормой. Д. И. Фонвизин, находясь в Западной Европе, судя по его собственным письмам, «главное рачение обратил к познанию здешних законов». Он размышлял о «наглости разума», «вольности по праву», «юриспруденции как науке», «системе законов» во Франции, но явно писал о своей стране, о екатерининском беззаконии и разгуле фаворитизма: «Король, будучи не ограничен законами, имеет в руках всю силу попирать законы… неправосудие… тем жесточе, что происходит оно непосредственно от самого правительства. Здешние злоупотребления и грабежи, конечно, не меньше у нас случающихся. В рассуждении правосудия вижу я, что везде одним манером поступают». По словам Ричарда Пайпса, «одно из негласных условий царившего в России двоевластия заключалось в том, что если дворяне желали и дальше эксплуатировать труд крепостных, им полагалось держаться в стороне от политики», — а ведь вольные высказывания в печати это уже политика. Вообще проблема прерогатив самодержавной власти встала перед политической верхушкой дворянства задолго до царствования Екатерины; ко второй половине XVIII века этой теме были посвящены уже многие страницы философско-публицистических рассуждений и памфлетов. «Думающие люди» требовали законов. На этом требовании создалась целая новая структура, состоящая из творческих натур, склонных поиску идеалов. А далее разлад между нею и императорской властью повлияет на ход всей русской истории XIX—ХХ веков. Конкретная альтернатива неограниченной власти монарха — высший авторитет закона — означала качественное изменение отношений между подданными и престолом. Элита явно не хотела довольствоваться лишь царскими льготами и милостями, она претендовала на реальное участие в управлении страной, вынашивала проекты императорского совета и договора с самодержавной властью. В переписке П. И. Панина, Д. И. Фонвизина, С. Р. Воронцова, А. М. Кутузова, Н. Н. Трубецкого, А. П. Сумарокова, П. В. Завадовского и других повторяется мысль об ответственности монарха перед народом и за судьбу народа. Однако мы должны понимать: понятие народбыло у всех перечисленных господ крайне узким, оно не включало даже всего господствующего сословия, а ограничивалось лишь его верхушкой. Ничего в этом удивительного нет. Рабство в разнообразных его формах было присуще всем странам мира. Но на Руси существовала монархия, которая стояла поперёк дороги рабства, — у нас его и не случилось. Перед Петром I крестьянин был крепок земле, как дворянин был крепок службе: это было ограничение военного подчинения, а не частной собственности. «Сильные» же люди всегда думают о собственности, и в те времена пытались превратить в собственность, в рабов, царёвых подданных, и цари боролись именно с «сильными» людьми. А идеалисты всегда расчищают дорогу «сильным». Пока существовала царская власть, крестьянин был лично свободен, хозяйственно независим и судебно равноправен. Конец крестьянским вольностям пришёл с концом царской власти, с реформами Петра, — но Пётр не давал вольностей и дворянам!.. Екатерина им вольности дала, и они немедленно полезли в политику. Все персоны, перечисленные выше, а с ними А. Б. Куракин, и в определённой степени Е. Р. Дашкова и Ф. В. Ростопчин выказывали симпатии сознательно отдаляемому от екатерининского трона Павлу Петровичу. В 1783 году братья Панины подготовили для него проект «фундаментальных законов». Вступление к документу, с которым дворянская элита собиралась обратиться к наследнику престола, было составлено Д. И. Фонвизиным: «Государь… не может равным образом ознаменовать ни могущества, ни достоинства своего иначе, как постановя в государстве своём правила непреложные, основанные на благе общем и которых не мог бы нарушить сам, не перестав быть достойным государем». Здесь уместно вспомнить историю отечественной прессы. В России, начиная от Петра, существовала только официозная пресса. В годы правления Елизаветы Петровны появился первый частный ежемесячный журнал, — «Трудолюбивая пчела» А. П. Сумарокова. И этот пример показал, что свободное творчествопозволяет себе сатирический тон по отношению к власти. Вот парадокс, которого сами дворянские идеалисты не замечали: каждое частное лицо может иметь своё частное представление о благеобщем, а несколько частных лиц, затеяв издание нескольких частных журналов, будут вносить в общество сумятицу, притом, что государю предлагается или устранится от контролирования процесса, или встать в общий ряд частных лиц. А куда же, в таком случае, деваться благу общему? Журнал Сумарокова, разумеется, уже через год закрыли. Но прецедент был создан; вслед за «Пчелой» в 1760–1770-е годы появились другие журналы частных издателей: «Трутень», «Живописец», «Кошелёк» Н. И. Новикова, «Собеседник любителей российского слова, содержащий разные сочинения в стихах и в прозе некоторых российских писателей» Е. Р. Дашковой и О. П. Козодавлева, «Московский журнал», «С. Петербургский журнал» И. П. Пнина, «Вестник Европы» Н. М. Карамзина… Книжные лавки, организация подписки, типография Н. И. Новикова… Дворянская литература перестала служить лишь красноречивым переложением доктрин абсолютизма и воспевать успехи власти, а заявила о собственной независимой позиции. Дворянский поэт начинал претендовать на идейное руководство обществом. Екатерина II не только не препятствовала, но и сама принимала участие в развитии журналистики; её секретарь Козицкий в 1769 году начал издавать еженедельный журнал «Всякая всячина», в котором императрица была основным автором. Это было ещё в начале её правления; как видим, тогда она действительно вставала в «единый ряд» с дворянством! С помощью журнала Екатерина II стремилась привить русской литературе и журналистике идею поддержки монархии и прославления государства. Казалось бы, это и есть попытка постановить в государстве своём правила непреложные, о чём, собственно, и желал Фонвизин просить наследника, но еёправила, даже не подтверждённые суровым законом, а просто высказанные в благожелательном тоне, элите не понравились. Её стремление внедрить их встретило резкий отпор со стороны частного издателя журнала «Трутень» Н. И. Новикова. Он вступил в открытую полемику со «Всякой всячиной» и это был первый случай информационного противостояния на страницах печати. Но вот пример. Императрица не раз высказывала педагогические идеи: в «Наказе», в своих сказках, в инструкции, данной князю Н. Салтыкову при назначении его воспитателем её внуков. Так вот, эти идеи Екатерина заимствовала у излюбленных идеалистами Монтеня и Локка! Она выдвигала на первое место в воспитании нравственный элемент — вкоренение в душе гуманности, справедливости, уважения к законам, снисходительности к людям. А Новиков, требуя гуманности, справедливости, уважения законов и снисходительности к людям, издавал оппозиционные журналы, которых становилось всё больше и больше. Он расширил типологию изданий, разделив читательские группы по интересам и по возрасту; его журналы стали инструментом социально-политического управления аудиторией (манипуляции), разрушая государственную монополию на руководство общественным мнением. К тому же он выпустил с 1779 по 1792 год около девятисот названий книг. Переход частных изданий от благонамеренно-нравоучительного тона к критическому, сатирическому всегда приводил их к закрытию властями. Раз Новиков в пику официальному общественному мнению создавал своё, то и пришлось ему 1792–1796 годы провести в Шлиссельбургской крепости. Интересно, что профессиональная литература зачастую оказывалась несовместимой со службой Отечеству. Писательский труд, идеалистические поиски рано или поздно ставили дворянина перед необходимостью отставки. Так произошло в жизни Новикова, А. М. Кутузова, С. И. Гамалеи. Исследователи полагают, что в сфере независимого интеллектуального творчества возникло новое понимание патриотизма, свободного от мысли о государственной службе. Если же помнить, что именно государство организует защиту Отечества, то становится ясно: структура властинадумамиразрушает структуру просто власти, подрывая основы патриотизма вообще. Разумеется, представители возникшей оппозиции видели свою роль в истории иначе. А. М. Кутузов убеждал И. В. Лопухина: «Пусть услышат нас, говорящих сим ныне таким чуждым для многих языком, да посмеются на наш счёт, — что нам до того нужды? Мы будем покойны, уверены будучи в нашей совести, что мы гораздо лучшие граждане, нежели те, которые над нами смеются». Представьте на месте этих ребят наших современных политических шоуменов! Поразительное сходство. Н. И. Новиков писал А. А. Ржевскому: «Благость Божия к отечеству нашему проложила ныне путь к свету сему, и мы можем быть уже не странниками скитающимися, следуя блудящим огням, но истинными воинами нашего высокославного вел. мастера». Вообще Новиков в одно понятие объединял «заслуги [масонскому] ордену и отечеству», «ревность и пламенное желание доставить благо нашему отечеству, чуждую всякого корыстолюбия братскую любовь». Но ведь и Екатерина, и Павел, а затем и Александр Павлович тоже не были врагами Отечества своего. Однако появился Н. И. Новиков и целая плеяда талантливых писателей, авторов многочисленных журналов; на их работах воспитались декабристы; декабристы разбудили А. И. Герцена. Далее радетели Отечества только плодились, переменяя идеалы, названия и методы борьбы: «Земля и воля» (М. А. Натансон и Г. В. Плеханов), «Народная воля» (А. И. Желябов); «Чёрный передел» (В. И. Засулич), эсеры, эсдеки, большевики, диссиденты Советской эпохи — легальные оппозиционеры сосуществовали с нелегальными. История России (и не только России) позволяет сделать два капитальных вывода. Первый: любая политическая власть должна руководствоваться законами и терпеть оппозицию, даже если она ей не нравится. И второй: оппозиция, добиваясь от политической власти законности, сама должна подчиняться действующим в стране законам, даже если они ей не нравятся. Мы не сказали здесь ни слова о крестьянах, и не сказали по простой причине: они в этом процессе не участвовали. В России произошёл социокультурный раскол «низов» и «верхов» общества. Их разделяли теперь не только социальные перегородки, но и быт, одежда, жилище и даже язык (особенно с началом увлечения французским в высшем свете): в одной стране складывались два типа культур. 1796, 17 ноября. — Умерла Екатерина II. Власть принял Павел Петрович, на которого в предшествующие годы сторонники гуманности и справедливости возлагали многие надежды, уговаривая создавать законы и следовать законам. Он так и поступил, но егозаконы не понравились высшей знати; в 1801-м он был убит.