Презрев смерть, Бонапарт на время успокоил солдатские души.
Но реальность была ужасной. Все дышали воздухом, пропитанным чумой. Скоро ей будут болеть и те, кто штурмует крепости, и те, кто их обороняет.
В порт Яффы прибыл и был немедленно захвачен французами конвой из шестнадцати судов, груженных рисом, мукой, растительным маслом, порохом и патронами.
Армия всего имела вдоволь, и можно было двинуться на Иерусалим, население которого было целиком христианским.
10 марта главнокомандующий принял делегацию христиан. Турки решили перерезать их, прежде чем оставить город и перейти Иордан. Местный ага (начальник), великий хитрец, предложил перемирие: он соглашался освободить и охранять христиан, ни в чем не помогать Джеззар-паше, а после взятия Сен-Жан-д'Акра подчиниться победителю.
Бонапарт посчитал предложение выгодным. Это означало не отказаться от посещения Иерусалима, а только отложить его на некоторое время. Увы, ему так и не суждено было увидеть этот город!
Полководец предпочел «занять умы военными операциями, нежели оставить их размышлять над яффскими болезнями и симптомами, которые обнаруживались каждый день».
Он двинул войска на Сен-Жан-д'Акр.
Гантому удалось доставить суда из Дамиетты в Яффу. Они прибыли 12 марта с осадным парком, необходимым для штурма Сен-Жан-д'Акра. Перре должен был прибыть с тремя фрегатами.
Казалось, все было готово для осады последней крепости Леванта. Еще одно усилие, и ключи к Востоку будут в руках неистового Бонапарта!
Достигнув Хайфы, главнокомандующий увидел рейд Сен-Жан-д'Акра. Там стояли два английских 80-пушечных корабля – «Тигр» и «Тезей». Ими командовал коммодор сэр Сидней Смит.
Бонапарт обложил крепость, стоявшую на полуострове и защищенную массивными стенами.
Местные христиане выражали искреннюю радость – давно единоверцы не посещали этих мест! Они поддерживали французов и постоянно находились в их лагере. Они продавали пришельцам муку разных сортов, рис, овощи, молоко, сыр, живой скот, фрукты, фиги, сушеный виноград, вино и заботились о больных, как о близких людях. Солдаты, не всегда получавшие жалованье, но обогащенные грабежами, с удовольствием покупали прекрасные продукты.
Отношение Наполеона к Христу менялось на протяжении жизни. Известно следующее его высказывание о галилеянине: «Я думаю, что его не было». Или так: «Я твердо убежден, что Иисус… был казнен как любой другой фанатик, выдававший себя за пророка или мессию, такие люди бывали во все времена. Я же, обращаясь к Ветхому и Новому завету, нахожу там одного поистине выдающегося человека: Моисея… Да и как я мог допустить религию, которая проклинает Сократа и Платона! Я не могу поверить во всезнающего и всемилостивого Бога, поскольку вижу честных людей несчастными, а мерзавцев счастливыми».
На другом полюсе стоит книга, составленная не им («Мысли Наполеона о Христе»), где Спасителю воздается должное.
Но мы не найдем свидетельств того, что Наполеон верил во Второе Пришествие Христа, Конец Света либо испытывал какие-то страхи на этот счет. Не верил он и в чудеса. В его воспоминаниях об итальянском походе, в ходе которого он жестоко подавил восстание в Павии и бесцеремонно обошелся с Папской областью, есть описание случая с плачущей (якобы, по поводу вторжения вандалов-французов) мадонной. Бонапарт высмеивает это «чудо».
Чего он действительно смертельно боялся, так это того, что ему изменит его Звезда. Вспомним слова, сказанные перед высадкой в Александрии («Фортуна дает мне только три дня»). Откуда знает, что только три?
Не придавал он значения и разного рода пророчествам и проклятиям, которые обрушивали на его голову христианские проповедники и мусульманские фанатики. Ох уж эти чудеса и пророчества! Многие ли чудеса свершились, многие ли пророчества исполнились? Много ли чудес бывает в Париже? Нет, они происходят где-то на задворках цивилизации. Именно там мгновенно исцеляются прокаженные, восстают из мертвых, ходят по воде.
Но его очень тревожили знаки, он искренне верил в приметы. После того, как корабль качнуло при выходе из тулонской бухты, он предлагает попутчикам обсудить этот эпизод.
Что перевешивает: Тулон, как счастливое для него место, начало волшебной славы, либо крохотная и не имеющая значения неприятность? Вот о чем думает корсиканец!
Бонапарт ступал по земле, насыщенной пророчествами и легендами, но его мозг был занят совсем другим: как обеспечить коммуникационную линию, как доставить артиллерию, как сохранить дух войска?
Да уж никак не чтением Библии! Этим он отличался от Кромвеля, игравшего роль проповедника. Бонапарт перестал верить в моральные рассуждения, но знал, как воздействовать на людские души. Он понимал, что все хотят славы и возвышения, и играл на этих струнах, применяя самые сильные средства.
Когда армия падала духом, вождь бросал вызов самой смерти. Так было на Аркольском мосту. Так было в Яффе.
«Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа?»
Для такого героя Христос – всего лишь путаник. Недаром после смерти Мессии последователи оказались в тупике. В конце концов, что же Он завещал? То Он говорил, что пришел исполнить Закон и пророков, то объявлял ветхозаветного человека рудиментом прошлого. Нужно ли продолжать обрезание? Как себя вести?
Бонапарт презирает «бестолковое людское племя», но завоевывает сердца. Он – «ловец человеков», не добрый и не злой. Такой, как природа, которая то ласкает, то шлет бури.
Нужно наградить – награждает, следует наказать и устрашить – рубит головы, как после Каирского мятежа. Не потому, что жесток, а затем, что по-другому нельзя.
Что до «ловцов человеков», то ему ближе Павел, чем Петр.
Апостол Павел, мощный и деятельный ум. Это он отважился на первый акт протестантизма. Обрядность – низшая часть религии. Главное – вера! Зачем жертвоприношения? Иисус стоит всех жертв, вместе взятых. Пасха? Иисус и есть истинная пасха, пасхальный агнец. Закон? Иисус гораздо выше!
Это придумал Павел. Не то, что Иаков, «брат Господень»! Тот превзошел всех в строгом исполнении Закона после смерти родственника-революционера. Но ведь Иисус из всех обрядов оставил лишь евхаристию. Надламывайте и вкушайте хлеб – тело Христово, вино есть кровь Христова. Крест – символ известного события. Зачем остальное?
Некоторые считают, что Павел не менее важен для христианства, чем сам Иисус. И у Бонапарта была потенция, способная созидать новую религию, – ведь он грезил об этом! Написал же в юности трактат о счастье человечества! Спустя годы Талейран покажет ему эту рукопись, и повелитель бросит ее в огонь.
Павел – бунтарь. Первый протестант, носитель истинной веры. Что было бы, не приобрети христианство этого прежнего яростного гонителя своего? Не захирело бы, как слабый росток? Как малы против него остальные апостолы, и как велик он! Его энергия обратила в христианство полсвета!
Неистовый и милый Павел! Как не восхищаться его необузданной энергией, добротой и искренностью?
Он презирал тленность и создавал новые миры. Он не видел живого Иисуса, но знал о нем как будто больше всех его учеников, вместе взятых. Он стремился к великим целям и не позволял мелким людям сбивать себя с правильного пути. Он вышел не из рыцарского сословия, но его храбрости могли бы позавидовать многие лидеры Запада – а одним из них скоро будет желтолицый и страдающей чесоткой молодой человек с горящими глазами, который сейчас полосует хлыстом песок, гневаясь на непредвиденные задержки на пути в Индию.
Сколько раз его заковывали в кандалы, бросали в тюрьму, издевались, он страдал от голода и холода, пускаясь в опаснейшие путешествия, терпел кораблекрушения, подвергался преследованиям, избиению камнями и в полной мере познал людскую глупость и низость. Но верил в свою Звезду, в великую награду на небесах, – как верит в свою Звезду и этот грозный воитель!
В минуту откровенности он как-то признался, что без веры в бессмертие не стал бы рисковать и вел бы тихую жизнь городского ремесленника со всеми ее незатейливыми радостями. Но от этого его образ становится лишь милее и привлекательнее. Ремесло обойщика выручало его, помогая зарабатывать на пропитание. Он не хотел быть никому обузой, сидеть на чьей-либо шее, несмотря на то, что великая миссия многократно оправдала бы малую толику хлеба насущного. Мы не знаем, какой была его награда на небесах, но земное человечество помнит этого апостола новой веры.
Было ли то знаменитое видение Иисуса в облаках на подходе к Дамаску? Что испытал он в те минуты, когда приближался к домам своих будущих жертв, он, тогда еще сторожевой пес Ветхого завета, адепт иудаизма? Отчего произошел тот внезапный обморок, какая духовная аура поглотила его? Что человечеству за дело до того, что по пыльной дороге Ближнего Востока бредет некий путник? Как много в мире таких путников, но как мало событий, подобных происшествию на подступах к Дамаску!
«Что ты гонишь Меня, Савл?» – якобы произнес Сын Человеческий. И он стал рабом, самым свободным из Его рабов. Христиане в Дамаске выходили его, как добрые лекари, и он проснулся их братом.
Как хорошо познал он пути, ведущие к Иерусалиму, дороги Малой Азии, Греции, Македонии, Кипра и других частей великой римской империи! Он хорошо знал устои царства земного. И именно поэтому никогда не пытался поколебать их. Власть кесаря – от Бога!
Вот он выходит из ворот Иерусалима вместе со своим верным спутником Варнавой, скромнейшим существом, полностью в нем растворившимся и способствовавшим воссиянию апостольской звезды, – человеком, принесшим в жертву необузданному честолюбию свое добродетельное «я», и начинает мерить неутомимыми ступнями тысячелетнюю дорогу.
Куда он направляется? Сам пока не знает. Ждет откровений от Господа, и тот дает их, во сне ли, наяву ли. Что ждет его впереди? С каким сопротивлением, с какими закостеневшими мозгами и звериными предрассудками столкнется на пути? Иерусалим и Дамаск, Рим и Афины, Фессалоники и Коринф, Эфес и Антиохия слышали его порывистую и картавую речь.
Вот он в Афинах, колыбели европейской культуры. Что делать, с чего начать проповедь? То, что он собирается сказать язычникам, можно сравнить лишь с вестями с других планет. Но он собирается обратить их в свою веру – не больше и не меньше! Заходит в храм и в смущении останавливается. Не побьют ли его, не прогонят, как чужого, как пришельца, осмелившегося нарушить олимпийский покой философов и возвышенных поклонников прекрасных античных богов? Про какого галилеянина он собирается им рассказать? У философов пока есть все основания надменно игнорировать не слишком складные речи плохо одетого чужестранца. Но пройдут десятилетия, и олимпийские мудрецы будут вышвырнуты с кафедр, а их мантии наденут его идейные наследники.
Первые речи остаются непонятными, но некоторые заинтересовались и соблазнились. Это те, которые затем образуют тело новой церкви. Это их будут жечь на кострах, поджаривать на раскаленном стуле, мучить на дыбе, бросать львам на съедение. А сейчас они лишь соблазнились и готовы слушать еще. Почва под его ногами твердеет – он расцветает! И обретает вдохновение и божественное красноречие. Он начинает священнодействовать.
Готовясь к ответственным акциям, они с Варнавой разучивают несколько ловких фокусов, которые пленят легковесных, доверчивых азиатов и греков. Но чем был бы мир без этих невинных фокусов? Поистине, он держит в руках будущее! Он целиком обращаешься в глагол Божий и созидает духовные основы великой цивилизации!
По его следам пошлют разрушителей великого творчества, верных хранителей Моисеева Закона, считающих его еретиком и исчадием сатаны. Но тело новой церкви уже живет. Младенец обособлен от тела матери.
А его поклонники стали подданными Господа. У них более нет отечества, их отечество – Царствие Небесное! Пусть мир рушится! Что значит это крушение для наследников жизни вечной?
Он снова движется навстречу стихии. Если бы Атлантида еще существовала, он обратил бы в христианство и ее обитателей.
Вот он на палубе корабля. После временной размолвки с Варнавой его сопровождают другие преданные сотрудники – Лука (он напишет самое поэтичное Евангелие), Тит и Тимофей.
Если Богу угодно, он идет на уступки. Тринадцатый Апостол обязан помириться с учениками Иисуса, и делает это. Он согласен на обрезание юного Тимофея, а во время последнего пребывания в Иерусалиме идет на унизительный обряд иудейского покаяния. Ему обривают голову и подвергают заточению в храме. Несмотря на все уговоры учеников, он соглашается на страшные испытания, дав заковать себя в кандалы. Его душа ничуть не пострадает от этого, но тело уже никогда не освободится.
Он исполнил вселенский долг, испив чашу людского гнева и непонимания. Как расставались с ним ученики, которые предчувствовали, что больше не увидят любимого учителя! Была ли в их жизни большая печаль, чем расставание с тем, кто наполнил их жизнь божественным смыслом?
Но даже в кандалах он творит чудеса. Его опыт морских странствий и кораблекрушений спас пассажиров судна, среди которых по счастью был и он. Перед его обаянием не устояли и римские легионеры.
И это он питает духовные революции, добродетельное бунтарство, направляет руку Мартина Лютера.
Когда цивилизация «заплывает жиром», кичится достатком и плотским благополучием, когда торжествует дух Петра, является он, мировой непоседа. И снова воинство Христово надевает доспехи и идет в неведомые дали в поисках Царствия Небесного.
Однако Риму, в то время униженному Бонапартом, всегда был милее «староста учеников Иисуса» – святой Петр. Павел владел сомнительным титулом Апостола язычников, а Петр всегда «шел в русле».
Кто мог сбить его с правильного пути? Семья и отечество – дела земные, и он не удалялся от них! Павел безбрачен, а галилейский рыбак был добрым семьянином. Незаурядность вызывает недоверие, Петр же ровен и понятен.
Но с этими бунтарями – сплошные хлопоты! Как поступать, оказавшись меж двух огней? Как примирить спорщиков? Когда две доктрины сходятся в лобовом столкновении, как вести себя добродушным рыбакам? Оказывается, не нужно разрешать споров немедленно, Соломоново решение порой бывает самым мудрым! Пусть они переживут себя, эти споры и казавшиеся неразрешимыми противоречия. Поистине, он – хороший ученик Иисуса. Тот, видя безысходность спора самовозвышающихся честолюбий, поднимал в воздух ребенка и говорил: «Вот – наибольший!» Боги всегда пытались помирить людей, – увы, так пренебрежительных к их заботам!
Воспоминания Наполеона о походе в Сирию, написанные на Святой Елене (то есть во время подведения жизненных итогов), не содержат «лирических отступлений» на данную тему.
Там – в святом заморье – ему, окруженному толпами врагов, было не до апостолов. Но письма своей Беллилот он направлять успевал.
Бонапарт обнадежил и евреев.
22 мая 1799 года парижская газета «Монитер» напечатала следующее сообщение: «Бонапарт опубликовал прокламацию, в которой он приглашает всех евреев Азии и Африки стать под его знамена, чтобы восстановить древний Иерусалим. Он вооружил большое число евреев, и их батальоны наступают на Алеппо».
Безусловное преувеличение! Бонапарт составил прокламацию к евреям как бы из Иерусалима (хотя он туда не дошел), но обстоятельства вынуждают его заниматься войной, а не политикой.
«Прокламация к Еврейской нации. Штаб-квартира. Иерусалим, 1 флореаля (20 апреля 1799 года) VII года Французской республики.
От Бонапарта, главнокомандующего армиями Французской Республики в Африке и Азии, – законным наследникам Палестины: Израильтяне – уникальный народ, на протяжении тысячелетий лишенный земли своих предков, отнятой завоевателями и тиранами, но не утративший ни своего имени, ни национального существования! Внимательные и беспристрастные наблюдатели судеб народов, даже если они не обладают провидческим даром Израиля и Иоиля, убедились в справедливости предсказаний великих пророков, возвестивших накануне разрушения Сиона, что дети Господа вернутся на родину с радостным восклицанием и «они найдут радость и веселие, а печаль и воздыхание удалятся» (книга пророка Исайи, 35, 10).
Восстаньте в радости, изгнанные! Эта беспримерная в истории война начата во имя самозащиты народом, чьи наследственные земли рассматривались его врагами в качестве добычи, которую лишь надо разодрать.
Теперь этот народ мстит за два тысячелетия бесчестия. Хотя эпоха и обстоятельства кажутся малоблагоприятными для утверждения или хотя бы выражения ваших требований, это война, против всяких ожиданий, предлагает вам достояние Израилево.
Провидение направило меня сюда во главе молодой армии, ведомой справедливостью и несущей победы. Моя штаб-квартира развернута в Иерусалиме, а через несколько дней я буду в Дамаске, близость которого не будет более угрозой для города Давида.
Законные наследники Палестины!
Великая нация, не торгующая людьми и странами подобно тем, кто продал ваших предков всем народам, не призывает вас отвоевать ваше достояние. Нет, она предлагает вам просто взять то, что она уже отвоевала, с ее помощью и с ее разрешения оставаться хозяевами этой земли и хранить ее наперекор всем врагам.
Поднимайтесь! Покажите, что вся мощь ваших угнетателей не смогла убить мужество в наследниках героев, которые сделали бы честь Спарте и Риму.
Покажите, что два тысячелетия рабства не смогли удушить это мужество.
Поспешите! Настал час! Пришел момент, который не повторится, может быть, еще тысячу лет, – потребовать восстановления ваших гражданских прав, вашего места среди народов мира.
У вас будет право на политическое существование – как нации в ряду других наций. У вас будет право свободно славить имя Господа Бога вашего, как того требует ваша религия (книга пророка Иоиля, 4, 20)».
Эпоха и обстоятельства действительно оказались «малоблагоприятными». И к чему Бонапарт хотел призвать людей? Ни к повторению ли трагедий двухтысячелетней давности?
Тогда, в начале новой эры, через несколько десятилетий после событий на Лысой горе, произошло роковое антиримское восстание. Ему суждено было предопределить второе изгнание еврейского народа.
Иисус Христос был объявлен лжепророком. Его имя запрещено произносить вслух. Фарисеи создали атмосферу подлинного бешенства.
Фанатизм идеологов способствовал бессмысленному мятежу. Повстанцы прогоняют римские легионы и празднуют победу. Фарисеи, почуяв, чем это грозит, тихо уходят из Иерусалима. Чуть раньше был другой исход – христианский.
Рим направил свежие легионы. Молодой полководец Тит, сын будущего императора Веспасиана и сам будущий император, принял от отца руководство операцией. Понимая, что дело будет нелегким, он предлагал иудеям условия почетной капитуляции, но получал в ответ лишь надменные и презрительные отказы. Город был взят в кольцо.
Иудейские пророки убеждали народ, что ничего плохого произойти не может, ибо иерусалимский храм находится под особой защитой Бога Иеговы. Вера была столь сильна, что даже те, кто мог еще бежать из города, не делали этого.
Повстанцы сражались с небывалой решительностью. Временами Тита охватывало уныние. Ни пустая ли это затея? Быть может, Бог и впрямь здесь участвует?
Но когда камнеметные осадные машины римлян стали бить по стенам храма, священный ужас охватил воинов богоизбранного народа. Храм загорелся. Находившийся внутри здания пророк провозгласил, что сейчас наступит чудесное спасение. Проходили страшные минуты, пламя пожирало внутренности храма. Господь медлил.
Шесть тысяч женщин, детей и стариков, спрятанных в святая святых столицы мира, ждали исполнения пророчеств, пока пламя не поглотило их всех. Римляне не щадили никого, священники сражались до последней крайности. Главари отступили к Сиону – самой высокой части города, но сопротивление было недолгим.
Многомесячная осада города завершилась полным его разрушением. Там, где было еврейское святилище, римляне водрузили своих орлов. Тит с триумфом въезжает в Рим, неся побежденную Тору – главный трофей.
В ходе сирийской кампании Наполеон действовал с жестокостью не меньшей, чем римляне. Но после стольких успехов все вдруг пошло по самому плохому сценарию. Успей Бонапарт подойти к крепости Сен-Жан-д'Акр до 15 марта, он бы быстро ее взял. Но он пришел туда 18 числа, и то была роковая потеря времени.
Англичане захватили французскую флотилию, перевозившую половину осадного парка. Сирийская армия Бонапарта попала под огонь собственной артиллерии.