Раб должен был расплачиваться за малейшее недовольство хозяина. Не подлежавший никакому обжалованию приговор выносил сам разгневанный рабовладелец, и никто и ничто не могли помешать ему даже замучить раба до смерти. К обычным наказаниям относилась порка различными «инструментами», чем занимался домашний экзекутор. 

В зависимости от жестокости наказания это могли быть пустотелая палка, кожаный бич или кнут с узелками, а то и колючая проволока. На жертв налагали также ножные, ручные и шейные оковы (ножные кандалы с остатками вдетых в них костей были обнаружены во время раскопок в Кьети). Вес цепей, которые вынуждены были носить несчастные, достигал десяти фунтов. За более легкие проступки, такие, как мелкое воровство, на раба надевали «фурку» — вилкообразную колодку, в которую заключалась шея преступника, к концам же ее привязывали руки. 

В таком виде он должен был ходить по окрестности и громко рассказывать о своей вине, что считалось большим позором. 

В разряд обычных наказаний входили продажа за пределы страны, а также заключение в сельский эргастул, чаще всего подземный, где отверженные использовались на каторжных работах, причем нередко на них надевались кандалы, что должно было помешать побегу. Не легче приходилось и рабам, попавшим на мельницы, ибо там они должны были вращать жернова. Здесь на шеи несчастных надевались специальные ошейники, с тем чтобы они не могли дотянуться ртом до муки. Особенно тяжелой оказывалась участь рабов, попавших на каторжные работы в каменоломни и рудники, почитавшиеся во всех странах, в том числе и в Египте, за «смерть в рассрочку». По Диодору, рудокопы приносили своим хозяевам невероятно высокие доходы, однако из-за исключительно тяжких дневных норм силы их быстро истощались. 

Причиной смерти могли быть и очень тяжелые условия труда под землей, и плохое обращение, и постоянные пинки надсмотрщиков. И уж никакие рамки не могли ограничить личной ярости хозяина, если она все-таки прорвалась наружу. Подзатыльники и зуботычины были делом наиболее безобидным и повсеместно распространенным. Даже знатные дамы не стеснялись в выборе средств. Они не только раздавали затрещины направо и налево, но иной раз были не прочь уколоть длинной иглой обнаженную до пояса служанку лишь за то, что та, причесывая хозяйку, неловко дернула ее волосы. О распространенности подобных издевательств можно судить уже по тому, что сам император Август, строгий хозяин своих рабов, однажды в гневе приказал прибить своего управляющего к корабельной мачте, а также перебить ногу одному из своих секретарей, продавшему письмо господина. Император Адриан (117–138 гг.) грифелем выколол глаз рабу.

 Еще более чудовищно обращался с рабами богатый римский всадник, сам сын вольноотпущенника, Публий Ведий Поллион, за малейший проступок бросавший своих рабов на съедение муренам в свой рыбный садок. Подобные выходки осуждал даже его друг император Август, не желавший, однако, вмешиваться в права рабовладельца.

 Сведения о подобном обращении с рабами, дошедшие до нас, отрывочны и случайны, и читатель может рассматривать их как случаи исключительной жестокости. Однако и обычные наказания отнюдь не отличались мягкостью. Рабовладелец мог применять к рабу любые меры, вплоть до пыток и уродования членов, отрубать ему руки или ноги, разбивать кости. Надумав использовать молодого раба в качестве евнуха, господин мог его оскопить. Иным несчастным вырывали язык. Пыткам и наказаниям не было поставлено никаких пределов, и рабовладельцы бездумно пользовались всем этим ужасным арсеналом. Достаточно мягким наказанием считалось решение продать раба в гладиаторскую школу, а рабыню — в публичный дом. Пытки применялись и при расследовании преступлений, в которые оказались впутанными рабы, ибо римляне считали, что раб может сказать правду лишь под пыткой. Одного подозреваемого могли оставить на ночь висеть на кресте, тело другого растягивали на специальном станке так, что члены его выскакивали из суставов (деревянные козлы, к которым привязывали предполагаемого преступника, были для этого оборудованы гирями и устройствами для выкручивания членов). Часто употреблялась и деревянная пыточная машина в форме лошади, а также разного рода пытки с применением огня. Характерным примером может служить описанный Цицероном случай со сложным и отягощенным разнообразными преступлениями делом Клуенция. Он показывает, какими средствами пользовались рабовладельцы при расследовании преступления, совершенного рабом в доме хозяина. Исходной точкой для развертывания всей истории послужила вражда к Клуенцию Фабриция и Оппианика, желавших убрать с дороги своего противника. Не желая, однако, лично марать руки, они обратились за помощью к Диогену, рабу врача Клеофанта, стремясь посредством подкупа склонить его к отравлению Клуенция. Однако раб на это не пошел и сообщил о попытке подкупа своему хозяину, а тот в свою очередь рассказал обо всем Клуенцию. Тот сначала не поверил рассказу, но потом по совету сенатора Бебия купил у врача его раба Диогена, с тем «чтобы было легче, следуя его указаниям, обнаружить преступление или же установить лживость доноса», что по тем временам могло означать лишь одно — пытку. После чего Фабриций был уличен. Чуть позднее Оппианик разошелся с изменившей ему женой Сассией, а затем умер при таинственных обстоятельствах. Подозрение в отравлении мужа пало на вдову, решившую поэтому лично провести расследование всех обстоятельств смерти бывшего супруга. У врача, лечившего Оппианика, она купила раба Стратона и подвергла пыткам его, а также собственного доверенного раба и вытребованного ею специально для этого случая Никострата, раба ее приемного сына, ибо именно он, как говорили, сообщил хозяину о похождениях Сассии. В присутствии верных друзей умершего и их жен рабов дважды подвергли пытке, которая оказалась столь жестокой, что присутствующие были вынуждены прервать палача. Несмотря ни на что, жертвы никаких показаний не дали. После этого Сассия подарила рабу Стратону лавку для продажи лекарств в городе Ларине, где жила сама, ибо у своего прежнего господина, врача, он обучился его искусству. По мнению Цицерона, она хотела одарить раба за его молчание. Еще через три года Стратон вместе с сообщником убил двух спящих рабов Сассии и тела их бросил в пруд. Однако целью его преступления было не убийство, а шкаф, в котором Сассия хранила деньги и ценные вещи. Стратон распилил его и поживился содержимым. Долгое время все были убеждены в том, что обворовали Сассию два раба, убитые Стратоном. Однако все преступление предстало в совершенно ином свете, когда вдруг стало известно, что Стратон во время одной распродажи купил именно такую пилу, которой был распилен злополучный шкаф. Подозрение пало наконец на действительных виновников, и испуганный мальчик — соучастник Стратона — признался как в двойном убийстве, так и в краже со взломом. Стратон был закован в цепи, после чего в доме Сассии началось чудовищное расследование. Старая ненависть против Никострата, раба умершего мужа, вновь вспыхнула в ней, и она без всякого повода подвергла его пыткам. Сначала молодой хозяин дома отказывался предать верного своего раба столь ужасной судьбе, однако после того, как Сассия пригрозила ему лишением наследства, «он выдал жестокой женщине своего преданного раба — не для допроса, а прямо на мучительную казнь». На этот раз единственным свидетелем допроса стал лишь любовник Сассии, никто же из «приличных» людей не пожелал присутствовать при отвратительных издевательствах. Чтобы Стратон не болтал слишком много, Сассия приказала вырвать ему язык, а затем распять. Криминальная хроника города Ларина, от которой кровь леденеет в жилах, показывает, в какой мере древнеримская семья представляла собой замкнутый мир, своего рода государство в государстве. Хозяин дома был прокурором, судьей и палачом одновременно, и закон не вмешивался в семейные дела, даже если господин или раб совершал самые чудовищные преступления.