«Гладиаторы эдила Светтия Церия будут выступать в Помпеях 31 мая. Под навесом амфитеатра будет организована травля диких зверей» — таков текст одного из объявлений, приглашавших прохожих посетить помпейский амфитеатр и посмотреть на бои гладиаторов. Писались они обычно кистью на городских стенах, стенах домов и надгробиях. «28 августа состоится травля диких зверей — Феликс дерется с медведями» — еще одна надпись.

 Если первоначально достаточно было деревянных подмостков, которые в срочном порядке возводились на узкой рыночной площади или в каком-либо ином общественном месте для зрителей гладиаторских боев, то вскоре быстро растущая популярность этого общенародного увлечения и стремительно увеличивавшееся число зрителей потребовали начать строительство более солидных сооружений, чем и был дан толчок к возведению амфитеатров.

 Неудивительно, что впервые данная архитектурная форма возникла в исключительно жадной до гладиаторских игр Кампании, т. е. в области, заимствовавшей гладиаторские состязания у этрусков и передавшей затем этот обычай Риму. Первый известный нам амфитеатр47был возведен в Помпеях вскоре после 80 г. до н. э. Это было смелое по замыслу деревянное строение, вместимость которого постепенно удалось довести до 20 000 сидячих мест. 

Для в общем-то небольшого города такой масштаб странен, но ему не стоит удивляться, ибо приток зрителей со всей округи оправдывал этот размах. 

Арена в Помпеях видела как выдающиеся гладиаторские бои, так и кровавую драку между помпеянцами и зрителями, прибывшими из соседней Нуцерии. Эта ужасающая резня, повлекшая за собой множество убитых и раненых, произошла в 59 г. н. э., в правление Нерона. Еще и сегодня на стенах домов Помпеи можно прочесть надписи, сделанные участниками побоища, а на одной из сохранившихся фресок резня в амфитеатре изображена с высоты птичьего полета. 

В своих «Анналах» Тацит так описывает эти ужасные события и их последствия: «Приблизительно тогда же, начавшись с безделицы, во время представления гладиаторов, даваемого Ливинеем Регул ом… вспыхнуло жестокое побоище между жителями Нуцерии и Помпей. Задирая сначала друг друга по свойственной городским низам распущенности насмешками и поношениями, они схватились затем за камни и наконец за оружие, причем взяла верх помпейская чернь, в городе которой давались игры. В Рим были доставлены многие нуцерийцы с телесными увечьями, и еще большее их число оплакивало гибель детей или родителей. 

Разбирательство этого дела принцепс предоставил сенату, а сенат — консулам. И после того, как те снова доложили о нем сенату, он воспретил общине помпейцев на десять лет устройство этого рода сборищ и распустил созданные ими вопреки законам товарищества. Ливиней и другие виновники беспорядков были наказаны ссылкой».

 * * * 

 * * *

 План амфитеатра в Помпеях. 1. Арена. 2. Вход. 3. Городская стена Для жителей Помпей, страстных любителей гладиаторских игр, этот десятилетний запрет был, несомненно, очень суровой карой. Однако сам Рим в строительстве гладиаторских арен отставал от Помпей. И лишь в 53 г. до н. э. молодой политик Г. Скрибоний Курион, один из приверженцев Цезаря, повелел возвести в столице амфитеатр, который бы соответствовал величию города. Это было деревянное сооружение, состоявшее, как сообщает Плиний Старший, из двух полукруглых театров, задние стены трибун которых примыкали друг к другу. В первой половине дня на их сценах разыгрывались комедии либо иные представления. Если же гладиаторские бои и травли, проходившие обычно во второй половине дня, привлекали большее число людей, то оба театра раскрывались, а искусно сделанные поворотные механизмы поворачивали их на деревянных осях вместе со всей толпой, разместившейся на трибунах, и совмещали в единое целое, представлявшее собой овал амфитеатра с ареной посредине, которую образовывали полукруглые сцены обоих театров. 

Сложная система рельсов и движение театров по ним привлекало жадных до зрелищ римлян настолько, что каждый из них хотел хотя бы раз, пусть даже рискуя собой, прокатиться на этой огромной карусели. «Вы посмотрите только на этот народ хозяев земли, покорителей мира — он взобрался в центр всей этой механики, да еще аплодирует опасности, которой подвергается» — так смеялся столетием позже Плиний Старший над простаками и глупцами.

Наряду с пожарами, быстро пожиравшими деревянные амфитеатры, во времена Империи бывало и так, что набитые зрителями трибуны обрушивались под собственной тяжестью. Причиной тому — конструкционные ошибки, халтурная работа строителей и стремление экономить там, где не следовало бы. О такой катастрофе, происшедшей в расположенном к северу от Рима городе Фидене в 27 г. н. э., в правление императора Тиберия, рассказывает Тацит в своих «Анналах»: «…Неожиданное бедствие унесло не меньшее число жертв, чем их уносит кровопролитнейшая война, причем начало его было вместе с тем и его концом. 

Некто Атилий, по происхождению вольноотпущенник, взявшись за постройку в Фидене амфитеатра, чтобы давать в нем гладиаторские бои, заложил фундамент его в ненадежном грунте и возвел на нем недостаточно прочно сколоченное деревянное сооружение, как человек, затеявший это дело не от избытка средств и не для того, чтобы снискать благосклонность сограждан, а ради грязной наживы. И вот туда стекались жадные до таких зрелищ мужчины и женщины, в правление Тиберия почти лишенные развлечений такого рода, люди всякого возраста, которых скопилось тем больше, что Фидена недалеко от Рима; это усугубило тяжесть разразившейся тут катастрофы, так как набитое несметной толпой огромное здание, перекосившись, стало рушиться внутрь или валиться наружу, увлекая вместе с собой или погребая под своими обломками несметное множество людей, как увлеченных зрелищем, так и стоявших вокруг амфитеатра. 

И те, кого смерть настигла при обвале здания, благодаря выпавшему им жребию избавились от мучений; еще большее сострадание вызывали те изувеченные, кого жизнь не покинула сразу: при дневном свете они видели своих жен и детей, с наступлением темноты узнавали их по рыданиям и жалобным воплям. Среди привлеченных сюда разнесшейся молвой тот оплакивал брата, тот — родственника, иные — родителей. И даже те, чьи друзья и близкие отлучились по делам из дому, также трепетали за них, и, пока не выяснилось, кого именно поразило это ужасное бедствие, неизвестность только увеличивала всеобщую тревогу. 

Когда начали разбирать развалины, к бездыханным трупам устремились близкие с объятиями и поцелуями, и нередко возникал спор, если лицо покойника было обезображено, а одинаковое телосложение и возраст вводили в заблуждение признавшего в нем своего. При этом несчастье было изувечено и раздавлено 50 000 человек, и сенат принял постановление, воспрещавшее устраивать гладиаторские бои тем, чье состояние оценивалось менее 400 000 сестерциев, равно как и возводить амфитеатр без предварительного обследования надежности грунта. Атилий был отправлен в изгнание. Следует упомянуть, что сразу же после разразившейся катастрофы знать открыла двери своих домов: повсюду оказывали врачебную помощь и снабжали лечебными средствами; и в городе в эти дни, сколь ни был горестен его облик, как бы ожили обычаи предков, которые после кровопролитных битв поддерживали раненых своими щедротами и попечением». 

В своей отвратительной жажде крови и всевозможных жестокостей преемник Тиберия Калигула сожалел о том, что в его дни не произошло столь остро щекочущего нервы несчастья. В последующие же времена аналогичные крушения не раз имели место. Форму двойного театра, изобретенную Курионом, его друг гениальный диктатор Цезарь использовал в 46 г. до н. э. при праздновании своего четырехкратного триумфа для того, чтобы дать возможность наибольшему числу людей присутствовать на гладиаторских играх с травлей и многочисленными боями. Возможно, что именно он построил в Риме первый амфитеатр — временный деревянный. 

Первый постоянный амфитеатр в столице, включавший в себя как каменные, так и деревянные конструкции, в 29 г. до н. э. возвел Статилий Тавр, родственник и любимец императора Августа. Разрушен же он был, по-видимому, во время пожара Рима в 64 г. н. э., т. е. в эпоху Нерона. Нерон же, как и ранее Калигула, в 57 г. приказал возвести на Марсовом поле деревянное строение и заложил камень в основание каменного амфитеатра. Как упоминалось выше, в Помпеях и, по-видимому, в Капуе такие сооружения имелись и ранее. Тем временем во всех частях Римской державы планировались, закладывались и строились амфитеатры, предназначавшиеся для гладиаторских игр. Сколько их было всего, сейчас сказать трудно, однако те 70 амфитеатров, которые продолжают существовать и по сей день, конечно, всего лишь часть от общего их числа- а они имеются в Италии и Югославии, в Испании и на Сицилии, во Франции и Германии, в Британии и Греции, в Малой Азии и Египте. Некоторые из них, как, например, те, что стояли на границе, проходившей по Дунаю, или же в североафриканской Нумидии, сооружались исключительно для солдат расквартированных там римских легионов, т. е. в некотором роде в рамках обеспечения жизнедеятельности войск. Другие — те, что расположены во французских городах Арле (бывшая Арелата) и Ниме (бывший Немаус), — служат сегодня аренами для бескровного боя быков, а на ежегодные великолепные оперные фестивали в амфитеатре итальянской Вероны, где гибли некогда римские гладиаторы, собираются любители искусства со всего мира. Все эти сооружения меньше размером, но во всем остальном соответствуют гигантскому римскому образцу — великому Колизею. 

Колизей — отблеск былого величия Там, где Резня дышала рдяным паром И шумный люд проходы забивал, Журча ручьем, медлительным иль ярым, Рыча каскадом, рухнувшим со скал, И общий взрыв насмешек иль похвал Был — смерть иль жизнь (потеха черни шалой)… Когда ж Луна всплывет, полна истомы, До верхних арок, чуть замедлив там, И светят звезды в древние проломы, И бриз ночной ласкается к ветвям, Раскинутым по серым там стенам, Как лавр по плеши Цезаря, и в свете Все тонет мягком, с тьмою пополам, — То мертвых чары воскрешают эти — Прошли герои здесь — мы топчем прах столетий! Этими строфами английский поэт лорд Байрон (1788–1824) воспевал, в своей поэме «Паломничество Чайльд Гарольда» глубоко поразившие его руины римского Колизея, полуразрушенного, но от того не менее совершенного и благородного строения, стены которого в то время поросли деревьями, кустарниками и травой. 

Вид величественного творения вызвал в душе поэта образы тех, кто во славу императора и ради увеселения народа проливал свою кровь на арене. Однако все волшебство этого удивительного строения не в силах заставить нас забыть о том, что создано оно было для демонстрации убийства тысяч и тысяч людей на потеху толпе — одного из самых чудовищных увеселений за всю историю человечества. Сооружение Колизея, размерами своими превышающего все предыдущие и последующие строения, было начато императором Веспасианом (69–70 гг.), завершено Титом (79–81 гг.); он же открыл Колизей стодневными торжествами; его преемнику Домициану (81–96 гг.) оставалось лишь завершить оформление. Так что великолепное это творение архитектуры стало таким памятником роду Флавиев, который современники по праву относили к числу чудес света, которое и сегодня, несмотря на частичные разрушения, производит неизгладимое впечатление. * * * * * * Колизей (амфитеатр Флавиев) в Риме. 75–80 гг. Реконструкция «Раз Колизей стоит, стоит и Рим; но Рим падет вослед за Колизеем, за Римом — Мир!» — так гласит известное изречение VIII в., принадлежащее, по-видимому, одному из англосаксонских паломников, пораженному колоссальным строением. Римская империя давно канула в Лету, а Колизей все стоял, продолжая оказывать влияние на архитектуру многих веков. Конечно, не минули его и многочисленные опустошительные войны, но никогда он не был разрушен совершенно, и по сей день этот величественный обломок исчезнувшей цивилизации продолжает оставаться одним из важнейших элементов архитектурного облика города Рима. Колизей стоит на месте бывшего парка Золотого Дома Нерона, а именно там, где раньше находился пруд, перед тем осушенный и засыпанный. В плане он представляет собой эллипс с внешним обводом в 527 м, главные оси которого составляют 188 м в длину и 156 м в ширину. Длина осей овальной же арены — 86 и 54 м; площадь ее — 4644 кв. м, а всего комплекса — около 29 000 кв. м. * * * * * * Колизей (амфитеатр Флавиев) в Риме. 75–80 гг. Разрез Первый этаж образуют аркады с 80 арками высотой 7 м и колоннами с размерами 2,40 х 2,70 м в плане. На них покоятся второй и третий этажи, в то время как четвертый составляет сплошная стена, разделенная подпорками на сектора, каждый второй из которых имеет окна. Первый этаж украшен дорическими колоннами, второй — ионическими и третий — коринфскими колоннами. Лишь изобретение бетона позволило строителям Колизея впервые в истории архитектуры вывести четыре ряда стоящих друг на друге аркад общей высотой 57 м. Глубина фундамента Колизея — 9 м. Под ареной находилась сеть переходов и помещений, которые сегодня можно увидеть просто сверху. Использовались они в качестве клеток для зверей и камер для гладиаторов, складов, а также для сложных механизмов, предназначенных для подъема на арену декораций и для прочей «сценической аппаратуры». Уже в 80 г. н. э. здесь существовала система каналов, по которым подавалась вода на арену, и она через короткое время превращалась в озеро, где разыгрывались морские сражения. Выстроено все сооружение из кирпичей, облицованных мраморными плитами, а также из блоков твердого травертинского известняка, добывавшегося неподалеку от Рима. Дорога от каменоломни, по которой доставлялись огромные камни, была расширена до 6 м. В завершении строительства амфитеатра принимали участие десятки тысяч военнопленных-иудеев, пригнанных Титом в Рим из разрушенного Иерусалима. Все 80 арок первого этажа были пронумерованы, так что гостям, приглашенным магистратом или принцепсом, для того чтобы найти свой ряд в секторе, достаточно было сравнить запись на входном билете с нумерацией, указанной над входом в аркады. Это мудрое изобретение позволяло равномерно распределять поток зрителей, стремившихся занять 45 000 сидячих мест. Не следует забывать и о 5000 стоячих мест на самой верхней террасе. Четыре арки внешней стены, расположенные на концах осей, не были снабжены табличками — публика не имела права проходить через них. Через две в амфитеатр торжественно входили император и сопровождавшая его знать, а через другие две — колонны гладиаторов. Лучшие места в ложах нижнего ряда предназначались для высокопоставленных лиц, и прежде всего императора с семьей и двором в окружении потомков древних знатных родов, сенаторов и всадников, весталок48и жрецов в полном облачении. Любопытство и удивление публики часто вызывали присутствовавшие в этом светлейшем кругу в великолепных одеждах, украшенных драгоценностями, цари, вожди и посланцы из Африки, из восточных и иных стран, приглашенные императором в качестве гостей. В особой почетной ложе с южной стороны амфитеатра, расположенной напротив великолепной ложи императора, восседали префекты города49и магистраты. * * * * * * Колизей (амфитеатр Флавиев) в Риме. 75–80 гг. Планы на уровне 1 — земли, 2 — второго яруса, 3–4 — третьего яруса, 5–6 — четвертого яруса Над первым рядом все более широкими кругами расходятся, поднимаясь вверх, места с мраморными сиденьями для членов всех прочих сословий римского общества. По случаю праздника одеты они в белые тоги, головы украшены венками. Пестрые, необычные одежды тех, кто приехал из далеких краев, — представителей всех стран и народностей — словно брызгами, расцвечивают белоснежное полотно римского общества, представленного в амфитеатре. Есть ли столь дальний народ и племя столь дикое, Цезарь, Чтобы от них не пришел зритель в столицу твою? Вот и родопский идет земледелец с Орфеева Гема. Вот появился сармат, вскормленный кровью коней; Тот, кто воду берет из истоков, им найденных, Нила; Кто на пределах земли у Океана живет; Поторопился араб, поспешили явиться сабеи, И киликийцев родным здесь благовоньем кропят. Вот и сикамбры пришли с волосами, завитыми в узел, И эфиопы с иной, мелкой, завивкой волос. Разно звучат языки племен, но все в один голос Провозглашают тебя, Цезарь, отчизны отцом. Так восхвалял в I в. н. э. римский поэт Марциал величие императора. Лишь женщины императорской семьи и весталки имели право наблюдать кровавую резню на арене в непосредственной близости, прочие же сидели на более высоких рядах. На самых же высоких местах толпились представители низшего сословия — нищие, неграждане и рабы, одетые в грубое коричневое сукно, оборванные и грязные. Однако и здесь, на самой верхней террасе, ничто не мешало следить за ходом смертельной игры. Сверху были установлены мачты, на которых моряки мизенского флота,50умелые в обращении с парусами, натягивали накрывавший весь амфитеатр огромный навес, служивший зрителям и бойцам защитой от палящих лучей солнца и от дождя. По беломраморным скамьям скользили пестрые пятна солнечного света, пробивавшегося сквозь разноцветный навес. Однажды, во времена императора Нерона, полог над амфитеатром изображал усеянное звездами ночное небо. Из фонтанов, устроенных на арене, высоко били струи воды с примешанными к ней благовониями, распространяя при этом свежесть и опьяняющие запахи. Свист, бой барабанов, звуки труб и флейт перекрывали шум боя. Музыка и шум толпы оглушали зрителя, глаза же его ослепляли огромные массы празднично одетых людей, наполнявших скамьи великолепного сооружения, архитектурное совершенство и искусное убранство которого не могли вновь и вновь не поражать приходивших сюда. Гордостью наполнялось сердце каждого римлянина, осознававшего здесь свою принадлежность к народу, способному создавать столь удивительные творения. Присутствие в Колизее лицом к лицу со светлейшим принцепсом и представителями народов, съехавшимися со всех концов огромной империи, присутствие на столь возбуждающих, жестоких и одновременно привлекательных играх — конечно, это присутствие, это событие опьяняло все чувства зрителя и в последовавшие затем эпохи хотя бы на несколько часов оживляло призрак былого величия Рима. Тот, кто попадал в этот котел взаимно подстерегавших друг друга страстей, тут же захватывался воодушевлением кипящей вокруг него толпы и втягивался, словно в воронку водоворота, даже если до того он всей душой восставал против жестокостей гладиаторской резни и травли зверей. Об огромной колдовской силе кровавых чар набитого до отказа амфитеатра ярко повествует в своей «Исповеди» Блаженный Августин, церковный патриарх IV в. н. э. То, что произошло с его другом Алипием, превратившимся из противника кровавого зрелища в одного из его яростных поклонников, — это конечно же один из тысяч случаев подобного рода. «В Рим приехал раньше меня, а именно для того, чтобы изучать право. И здесь его с небывалой притягательной силой и в невероятной степени захватили гладиаторские бои. И хотя перед тем он питал к ним неприязнь и даже отвращение, несколько друзей и соучеников, шедших с обеда и встретивших его, несмотря на нежелание и даже сопротивление с его стороны, буквально силой — как это могут позволить себе только друзья — потащили его в амфитеатр, где в те дни давались эти жестокие игры не на жизнь, а на смерть. Он же сказал так: «Тело мое вы можете притащить и усадить там, однако дух мой и мои глаза не будут прикованы к игре на арене; итак, я буду пребывать там, но выйду победителем и над вами, и над вашими играми». Они его выслушали, но все равно взяли с собой, может быть, именно потому, что им хотелось узнать, сможет ли он сдержать свое слово. Когда они пришли в театр и пробились к каким-то местам, там уже царили дикие страсти. Алипий закрыл глаза и запретил своему духу отдаваться греховному безобразию. Ах, если бы он себе заткнул и уши! Ибо, когда в один из моментов боя на него вдруг обрушился вой всей собравшейся в амфитеатре толпы, он открыл глаза, сраженный любопытством, будто бы он был защищен против него так, что и взгляд, брошенный на арену, не мог ничего ему сделать, а сам же он всегда был способен сдерживать свои чувства. И тогда душе его была нанесена более глубокая рана, чем телу того, на кого он хотел взглянуть, и он пал ниже, чем тот, падение которого вызвало этот вой. Дух его давно был уже готов к этому поражению и падению: он был скорее дерзок, чем силен, и тем бессильнее он проявил себя там, где хотел бы более всего надеяться на себя. Ибо только он увидел кровь, как тут же вдохнул в себя дикую жестокость и не мог уже оторвать взгляда и, словно завороженный, смотрел на арену и наслаждался диким удовольствием и не знал этого и упивался с кровожадным наслаждением безобразной этой борьбой. Нет, он был уже не тот, каким был, когда пришел сюда; он стал одним из толпы, с которой смешался, он стал истинным товарищем тех, кто притащил его сюда. Нужно ли еще говорить? Он смотрел, кричал, пылал, оттуда он взял с собой заразившее его безумие, он приходил вновь и вновь и не только вместе с теми, кто когда-то привел его сюда, но и раньше их, увлекая других за собой». Так при виде смертельного боя гладиаторов пьянела толпа. Что же чувствовали перед выходом на арену сами приговоренные к смерти?