Было уже далеко за полночь, когда отряд беглецов после долгого блуждания по окружавшему крепость лесу выбрался к берегу. – Ну, – сказал Тала, – одна половина дела сделана. Осталась вторая, более легкая – захватить трирему. Я почти не сомневаюсь в успехе этого предприятия. На боевых судах Карфагена и так-то всегда небольшие экипажи, а тут еще большую часть воинов переправили с корабля на берег для подкрепления гарнизона.

 Так что бояться нам нечего. – Но я не вижу здесь, на берегу, лодок! – заметил Сидон. – Неужели, высадив людей, их отправили обратно к кораблю? Это было бы печально. – Да, лодок действительно нет! – ответил Тала. – Но вряд ли это может оказаться для нас серьезным препятствием. Я и мои воины плаваем как рыбы, и проплыть двести-триста шагов до триремы нам совсем нетрудно. За несколько минут выработали общий план действий. Согласно этому плану, Хирам с Фульвией и несколько человек нумидийцев оставались на берегу, а все остальные должны были вплавь добраться до триремы и захватить ее. 

Слегка ослабив ремни кирас и зажав зубами мечи, Тала и Сидон вместе со своими воинами бросились в морские волны и, бесшумно рассекая лениво колыхавшуюся поверхность моря, поплыли в направлении к темневшему невдалеке силуэту вражеского корабля. Сидон, самый искусный и опытный пловец во всем отряде, несколькими сильными взмахами опередил своих товарищей и подплыл к слегка покачивающемуся на волнах кораблю в то время, когда остальные находились еще на полпути. Проплыв бесшумно вокруг триремы, он легко нашел удобное место, откуда можно было выбраться на палубу, ухватившись за свисавший с нее конец каната. 

Сидон прислушался. С палубы не доносилось ни звука. По всей вероятности, все, кто остался на борту триремы, чувствовали себя в полной безопасности и спали мирным сном. – Интересно, – пробормотал гортатор, – догадались ли они выставить стражу? И где она сидит? Подумав мгновение, он решительно схватился за канат и, скользя, как привидение, стал подниматься вверх, упираясь ногами в крутой борт корабля. Не успел он ступить на палубу, как чья-то железная рука схватила его за горло, и над ухом прозвучал испуганный и одновременно недоумевающий голос: – Измена! Измена! Все наверх! Напали так неожиданно, что гортатор мгновенно оказался прижатым к борту и лишенным возможности защищаться. К счастью, в этот миг над бортом показалась голова Талы, спешившего на помощь к задыхавшемуся Сидону. 

Увидев его, державший гортатора воин выпустил свою жертву и бросился по палубе, неистово крича: – На помощь! Нас предали! Через несколько секунд на палубе показалось человек десять заспанных, полуодетых солдат с мечами и щитами. – Сдавайтесь! – крикнул им Тала, угрожающе размахивая коротким бронзовым кинжалом. Моряки попытались было наброситься на двух смельчаков, дерзнувших напасть на их судно, но, увидев, что через борт на палубу один за другим соскакивают рослые и хорошо вооруженные нумидийцы и недвусмысленно тянутся руками к своим мечам, поняли, что сопротивление совершенно бессмысленно. – Сдаемся! – сказали они. – Если нам будет сохранена жизнь. В несколько минут весь экипаж был обезоружен. 

Не теряя ни секунды, Тала с несколькими нумидийцами спустил на воду одну из шлюпок и доставил Хирама, Фульвию и оставшихся на берегу воинов на борт триремы. – Спасибо вам, друзья! – с чувством произнес Хирам, едва ступив на палубу судна. – А пленных отпустите. Пусть возьмут одну из шлюпок и плывут куда хотят – теперь они нам не опасны. Его приказание было тотчас же исполнено. – Теперь, мои бравые товарищи, на весла! – обратился Тала к своим воинам. – А ты, Сидон, занимай привычное тебе место гортатора и направляй бег судна к Карфагену. Дорогой обдумаем, как нам быть и что делать. Убедившись, что море вокруг совершенно пустынно и незаметно никаких следов присутствия вражеских кораблей, Тала подхватил Хирама под руки и свел его вниз, в каюту, чтобы там как следует осмотреть его рану и сделать перевязку.

 – Как ты думаешь. Тала, долго еще из-за этой раны я не смогу держать в руках меч? – спросил Хирам после того, как Тала быстро глазами знатока осмотрел длинную рассеченную рану на груди карфагенянина и наложил свежую повязку. – Недели через две будешь на ногах, – ответил Тала. – Благодари судьбу, что она тебя создала таким крепким: только при таком могучем сложении, как у тебя, можно выжить при такой тяжелой ране. Он немного помолчал. – Да, – добавил он потом задумчиво, – великий Ганнибал знал толк в людях, и его выбор недаром остановился на тебе. Ах, если бы он был жив! Впрочем, его отечество заслуживает того наказания, какое ему готовится. Говорят, Рим объявил войну Карфагену. Похоже, что всего лишь через несколько дней мы увидим у берегов республики боевые корабли горделивых италийцев.

При этом известии Хирам опустил голову и глубоко задумался. Между тем трирема все дальше уходила от острова, держа курс на Карфаген. Такой курс был взят по приказу Хирама, который еще во время осады крепостной башни Аргимуруса узнал от своих друзей все подробности исчезновения Офир при высадке на остров. Он еще тогда решил, что единственным местом, где могла найти себе убежище любимая им девушка, если ей удалось избежать смерти в морских волнах, был Карфаген. Солнце уже близилось к закату, когда вдали начали обрисовываться неясной тенью высокие стены Карфагена. – Через два часа будем на месте, – сказал Тала, подходя к Хираму. 

– Да, – сказал Хирам. – Мы остановимся в торговом порту, а так как появление там нашего судна утром может вызвать тревогу, то нам придется этой же ночью позаботиться о том, чтобы так или иначе отделаться от нашей триремы. 

Постараемся придумать способ пустить ее ко дну, не привлекая внимания, ибо всякое к нам внимание грозит нам бедой. – А где мы скроемся после высадки на берег? – спросил Тала. Хирам задумался. – Мы можем скрыться в доме моей матери, – сказала, выступая вперед, Фульвия. – Она будет очень рада принять в свой дом человека, который спас жизнь ее единственной дочери. Хирам, который при этих словах вдруг вспомнил страшное признание шпиона Совета Ста Четырех во время поединка на карфагенском берегу, нахмурился. – Но, – сказал он, – может, твоей матери… там уже нет? – Как нет? – с изумлением отозвалась Фульвия. – Что могло заставить ее покинуть дом? – Может… она умерла? – в замешательстве ответил Хирам, не зная, как ему открыть Фульвии, что мать погибла от руки Фегора. – Когда меня вырвали из ее рук, чтобы принести в жертву Ваал-Молоху, она была жива-здорова. Но почему ты так говоришь? Хирам, не отвечая ни слова, печально опустил голову. Было уж совсем темно, когда трирема вошла в гавань. Едва только бросили якорь, как Хирам распорядился спустить на воду большую шлюпку, в которую тотчас сошли все пассажиры триремы. – Где твой дом? Веди нас, – печально сказал Хирам, обращаясь к Фульвии. Пройдя по бесчисленному множеству пустынных узких улочек, отряд остановился перед небольшим каменным домиком. Дверь была раскрыта, и все жилище казалось необитаемым. – Что это значит? – в изумлении спросила Фульвия с тяжелым предчувствием чего-то печального. – Неужели моей матери в самом деле нет дома? – Давай сначала войдем! – заметил Сидон. – И увидим… Хирам печальным взором посмотрел на этруску, но не сказал ни слова. Отряд поднялся по лестнице на второй этаж, где была только одна большая комната с убогой постелью в углу. Сидон зажег две лампады и, поднявшись на третий этаж, через несколько минут вернулся оттуда с нескрываемым изумлением на лице. – Странно! – сказал он. – Я не нашел наверху ни одной живой души. Этот дом, кажется, совершенно необитаем. – А моя мать! – в отчаянии вскричала Фульвия. – Где она? Что с ней? – Эту тайну знаю только я один, – наконец мрачно выдавил из себя Хирам. – И я сейчас открою ее тебе. Располагайтесь поудобнее, – продолжил он, обращаясь к воинам, – а пока оставьте нас с Фульвией одних.