Вновь обретшие власть Долгорукие стремятся вернуть прежние права старой знати. В том же году двор переезжает в Москву.

 Александр Данилович Меншиков пользовался безграничным доверием Петра I. Император не раз называл его своей правой рукой, но обязательно добавлял: «Рука верная, но вороватая». Действительно, в продолжение многих лет Меньшиков до крайности бесцеремонно употреблял казённое достояние в свою пользу, покупал на казённые деньги в свой Василеостровский дворец мебель, всякую домашнюю рухлядь, содержал на казённый счёт своих лошадей и прислугу и позволял своим клевретам разные злоупотребления.

 Пётр, в наказание, отнял у него выгодный табачный откуп, звание псковского наместника, подаренные ему в Малороссии имения Мазепы, а кроме того, взял с вороватого князя 200 000 рублей штрафа. Но при малолетнем Петре II, хоть он и был его наречённым зятем, отделаться штрафом не удалось. Правда, в этом случае светлейший своровал не у государства в свою пользу, а лично у императора в пользу государства. Вот как развивались события. Петербургские каменщики поднесли Петру II в подарок 9000 червонцев.

 Государь отправил эти деньги в подарок своей сестре, великой княжне Наталье. Меншиков, встретив идущего с деньгами служителя, взял у него деньги и сказал: «Государь слишком молод и не знает, как употреблять деньги». 

Утром на другой день, узнав от сестры, что она денег не получала, Пётр спросил о них придворного, который не скрыл, что деньги у него взял Меншиков. Государь (по тексту Н. И. Костомарова) приказал позвать князя и гневно закричал: «Как вы смели помешать моему придворному исполнить мой приказ?» — «Наша казна истощена, — сказал Меншиков, — государство нуждается, и я намерен дать этим деньгам более полезное назначение, впрочем, если вашему величеству угодно, я не только возвращу эти деньги, но дам вам из своих денег целый миллион». 

Это было начало его конца. 12 сентября Меншиков, с женой и другими родственниками, отправился в ссылку в обозе, состоявшем из четырёх карет и сорока двух повозок. С ним была толпа прислуги, провожал его отряд в 120 человек гвардии под начальством капитана. Громадная толпа народа собралась поглазеть на падшего князя. 

Едва он отъехал несколько вёрст от Петербурга, как его догнал курьер с царским приказанием отобрать все иностранные ордена; русские ордена отобрали ещё в Петербурге. Когда обоз достиг Твери, его догнал новый курьер с приказанием высадить князя и всю семью из экипажей и везти в простых телегах, — и его доставили из Твери в Раненбург в простых телегах. Но Меншикову не давали покоя и в изгнании. В Петербурге зазвучали разные обвинения, отчасти справедливые, отчасти вымышленные. Рассказывали, что он сносился с прусским двором и просил себе 10 миллионов взаймы, обещая отдать вдвое, когда получит престол. 

Уверяли, что, пользуясь своим могуществом, он с целями захвата верховной власти хотел удалить гвардейских офицеров и заменить их своими любимцами. Что от имени покойной императрицы он составил фальшивое завещание, подписанное великой княжной Елизаветой, которая по неграмотности матери всегда за неё подписывалась. Также ставили ему в вину, что он, заведуя монетным делом, приказал выпускать плохого достоинства деньги, обращая в свою пользу не включённую в них долю чистого металла. 

Припоминали и прежние его грехи: как, пользуясь доверием Петра I, он обкрадывал казну и через то нажил несметное богатство. Говорили, что вещи, которые он взял с собой, стоили, по мнению одних, пять миллионов, по мнению других — двадцать. Обвинили его также в тайных сношениях со Швецией в ущерб интересам России: якобы ещё при жизни императрицы Екатерины I он похвалялся перед шведами, что у него в руках военная сила, и он не допустит ничего вредного для Швеции, и просил, чтобы шведский король не забыл его за такое приятельское предупреждение. Заодно обвинили и в шпионаже в пользу Швеции, за что он вроде получил пять тысяч английских червонцев. Арестованные секретари Меншикова, спрошенные по этому делу, не показали ничего ему во вред. Падшего временщика обвинили ещё в том, что, выдавая голштинскому герцогу пожалованные ему 390 000 рублей, взял он с него взятку — 60 000 рублей.

 Герцог это подтвердил, и Верховный тайный совет послал к Меншикову в Раненбург 120 вопросных пунктов. 1728.

 — Нападение татар на Малороссию. Член Академии наук Мюллер основывает «Санкт-Петербургские ведомости», которые, по образцу английских газет, не только сообщают новости, но и занимаются распространением знаний. Верховный тайный совет продолжает расширять свою власть; в его подчинение переходят коллегии. Упразднение Малороссийской коллегии и восстановление гетманства. Совет решает созвать в Москву депутатов для завершения работы над законодательством. В марте в Москве у Спасских ворот было найдено подмётное письмо, составленное в оправдание Меншикова: это письмо окончательно ему повредило, потому что его сочли делом рук самого Александра Даниловича, прибегшего к такому средству ради своего спасения. Решено было конфисковать его имущество, тем более, что в это время из разных коллегий и канцелярий поступали требования о возвращении денег и материалов, незаконно им захваченных. Верховный тайный совет указал Меншикову с семейством новое место ссылки — Берёзов (ныне Берёзово Тюменской области), дав всем членам семейства и их прислуге по шесть рублей кормовых денег в день, а свояченицу Меншикова Варвару Арсеньеву приказано было постричь в женском Сорском монастыре в Белоозерском уезде. У светлейшего князя было конфисковано 90 000 душ крестьян и города: Ораниенбаум, Ямбург, Копорье, Раненбург, два города в Малороссии — Почеп и Батурин, капитала до 13 миллионов рублей, из которых 9 миллионов находились на хранении в иностранных банках, да сверх того на миллион всякой движимости и бриллиантов, и одной золотой и серебряной посуды более 200 пудов. Равнодушие, с которым Меншиков наблюдал за конфискацией своего имущества, наводило на мысль, что большую часть своих сокровищ он спрятал, надеясь вернуться из ссылки. Однако самые тщательные розыски в 1730-е годы не дали никакого результата. Отправляя былого сподвижника Петра в ссылку, отняли у него всё приличное платье, одели в одежду простолюдина. Такому же переодеванию подверглись и члены его семьи. Жена Меншикова не вынесла унижения; она ослепла и, не доехав до Казани, умерла. Меньшиков сам похоронил её. В Тобольске губернатор дал ему 500 рублей; на эти деньги Меншиков приказал накупить разных запасов: хлебного зерна, вяленого мяса, разных орудий: пил, лопат, рыболовных сетей, также всяких необходимых вещей для своих детей, а лишнее, что оказалось из этой суммы, велел раздать бедным. Приехав в Берёзов, он сам и восемь слуг, согласившихся разделять изгнание своего господина, приступили к постройке дома: недаром Пётр I приучил его владеть топором и молотком. Меньшиков кроме дома построил ещё деревянную церковь. Через шесть месяцев его старшая дочь скончалась от оспы; двух других детей, тоже заболевших оспой, ему удалось вылечить, но сам Меншиков заболел, и скончался 22 ноября 1729 года. Оставшиеся в сиротстве его дети по восшествии на престол Анны Ивановны были возвращены из ссылки и вступили во все права русского дворянства. * * * Тут уместно сказать несколько слов о состоянии русского дворянства. Основная его масса, в отличие от крайне узкого элитного слоя, продолжала беднеть. Ричард Папс пишет: «…Вину за дворянскую бедность следует возложить на примитивность русской экономики и отсутствие альтернативных источников дохода…» Действительно, молодым дворянам, лишённым своей доли земли, практически не с чего было получать доход. А почему же они оставались без земли и дохода? Потому что земля, по смерти помещика, не переходила целиком одному сыну, а делилась на всех сыновей более или менее равными долями. Пётр I издал в 1714 году указ, по которому помещикам полагалось завещать своё недвижимое имущество одному из наследников (не обязательно старшему), однако закон этот настолько противоречил традиции и экономической реальности, что его постоянно нарушали, а в 1730 году он был отменён вообще. В своё время С. В. Веселовский показал на примере пяти московских боярских фамилий, по очереди расколовшихся на части и пресекшихся, что произошло это главным образом из-за обычая дробить состояние по завещанию. Некоторые их отпрыски в третьем и четвёртом поколении самым настоящим образом доходили до уровня холопов. (См. С. В. Веселовский, «Феодальное землевладение в северо-восточной Руси», М.-Л., 1947, I, стр. 165–202.) Обделённому наследством дворянскому сыну некуда было податься, — он был беднее выгнанного из общины крестьянина. 1729. — Семнадцатилетний М. В. Ломономов пишет «Оду на взятие Хотина». Уменьшение пошлин на вывоз некоторых товаров (таких, как, например, пенька). Предоставление свободы разработки месторождений к востоку от Тобольска. Родилась Софья Фредерика Августа, принцесса Ангальт-Цербстская, — будущая императрица Екатерина II. Ноябрь. — Обручение Петра II с Екатериной Долгорукой. Началось быстрое возвышение клана Долгоруких, князей из рода Рюриковичей. Это были Алексей Григорьевич — отец Екатерины, невесты Петра II, Василий Владимирович, Василий Лукич, Михаил Владимирович. Но в январе 1730 году трон вновь оказался вакантным: пятнадцатилетний Пётр II неожиданно умер (полагают, от оспы), и Долгоруким пришлось задуматься, как сохранить себя у власти. Не считаясь с завещанием Екатерины I, указавшей в качестве возможных его преемниц своих и Петра дочерей Анну и Елизавету, Верховный тайный совет отдал престол племяннице Петра Анне Иоанновне, вдове герцога Курляндского. Но при условии, что вся полнота власти останется в руках Совета! Развитие событий ярко и подробно описал в своих мемуарах «Записки о России» полковник Кристофор Герман Манштейн: «После смерти императора в одной из комнат дворца Лефорта, местопребывания Петра II в последние месяцы его жизни, собрались: Верховный [Тайный] Совет, Сенати главные генералы армии, находившиеся в Москве. Государственный канцлер граф Головкин объявил собранию о кончине императора, после него князь Дмитрий Михайлович Голицын встал и сказал: „Так как со смертью Петра II потомство Петра I пресеклось в мужской линии, а между тем Россия страшно пострадала от деспотической власти, чему содействовали иностранцы, в большом числе привлечённые в страну Петром I, то следует верховную власть ограничить полезными законами и поручить царствование той императрице, которая будет избрана не иначе как под некоторыми условиями". Князь спросил, всё ли собрание принимает предложение, и все дали согласие без малейшего противоречия. Затем князь В. Л. Долгорукий предложил вдовствующую герцогиню Курляндскую, объясняя это тем, что если короне приходится перейти в женское поколение, то справедливость требует отдать предпочтение дочерям царя Иоанна, старшего брата Петра I, а не дочерям последнего… Истинная же причина, почему предпочтение дано герцогине Курляндской, была та, что она находилась в ту пору в Митаве, и самая отдалённость позволяла устроить на досуге республиканскую систему правления». Русская дворянская элита затеяла, таким образом, окончательный перевод российской власти с «византийского» на «польский» тип правления, учредив сословную монархию типа Речи Посполитой, чтобы родовая аристократия играла ведущую роль, включая избрание императора и определение политического курса. На Руси все попытки такого рода приводили к резкому обнищанию основного населения, смутам и ослаблению позиций страны на международной арене. Кстати, обратим внимание на словесный пинок, нанесённый князем Голицыным великому Петру: де, Россиястрашно пострадала от его деспотической власти. Очевидно, князь отождествлял с Россией тот узкий элитный слой, к которому сам принадлежал, и которому Пётр, действительно, воли не давал. О том, как страдала Россия — весь народ, при отсутствии твёрдой власти, при дворянской вольнице, например, в период Смуты, он и мысли не имел, равняя свои интересы с интересами государства. Однако вернёмся к мемуарам Г. К. Манштейна: «По соглашении всех голосов решено было, что вся власть будет принадлежать Верховному Совету, состоявшему из семилиц (в этом числе большинство составляли Долгорукие и их родственники), и собрание постановило следующие условия (известные в литературе как „кондиции", — Авт.): 1) Императрица Анна будет управлять не иначе как согласно с заключениями Верховного Совета. 2) Она не будет ни объявлять войны, ни заключать мира. 3) Она не будет налагать новых податей, ни раздавать важных должностей. 4) Не будет казнить смертию дворянина без явной улики в преступлении. 5) Не будет конфисковывать ничьего имущества. 6) Не будет располагать (распоряжаться, — Авт.) казёнными землями, ни отчуждать их (приватизировать, — Авт.). 7) Не вступит в брак и не изберёт себе преемника без соглашения по этим предметам Верховного Совета…» Анна Иоанновна без сомнений подписала всё, что ей предложено было Верховным советом, и даже не оспаривала требования оставить в Митаве своего любимца Эрнста Иоганна Бирона. Своими явными действиями в первые дни по прибытии в Москву она ничем не показала, что недовольна наложенными на неё ограничениями. Но, как полагают, некоторые скрытые от чужих глаз действия позволили ей составить себе свою собственную, и большую партию из противников всевластия Верховного совета, а офицеров гвардии она задобрила щедрыми подарками. Но ведь низовое дворянство и без того знало, что пока власть будет находиться в руках верховников, никто из среды низового дворянства не удостоится мало-мальски значительной должности, — и все помнили, как при Петре I люди возвышались умом и трудолюбием, а не родовитостью. А вот и продолжение мемуаров: «Начались сборища гвардейцев, которые, начиная с офицеров до последних рядовых, принадлежат здесь (в России, — Авт.) почти все к дворянству; сотни помещиков-дворян собирались в домах князей Трубецкого, Барятинского и Черкасского, как лиц, к которым они имели наиболее доверия, и как сторонников императрицы. Эти господа продолжали разжигать их до 8-го числа марта, когда они нашли, что всё подготовлено как следует. В этот день названные князья, став во главе шестисот дворян, отправились к императрице и, получив аудиенцию, стали её просить о созвании Верховного Совета и Сената для нового пересмотра некоторых пунктов относительно управления. Императрица дала согласие на это и в месте с тем поручила графу Салтыкову расставить стражу у всех выходов и непозволять никому выходить из дворца…Между тем Верховный Совет и Сенат успели собраться, и императрица велела допустить их к ней…Тут граф Матвеев подошёл к её величеству и сказал, что имеет поручение от всего дворянства империи представить ей, что депутаты Верховного Совета ввели её в заблуждение; что так как Россия в продолжение веков была управляема царями, а не каким-либо советом, то всё дворянство умоляет её взять в руки бразды правления; таково желание и всего народа… Императрица взяла бумаги из рук канцлера (те самые „кондиции", — Авт.) и, изорвав их, сказала: „…Так как до сих пор русским государством управляло одно лицо, то и она требует тех же преимуществ, какими пользовались её предки, что она вступает на престол не по выбору, как объявлял Совет, а по праву наследства и что всякий, кто осмелится восставать против единовластия, будет наказан как государственный изменник…" В предупреждение злонамеренных попыток на всех улицах были расставлены караулы. Войска приведены были к новой присяге, и во все губернии были разосланы курьеры с объявлением о принятии императрицею самодержавия…» (Манштейн Г. К., Записки о России // Со шпагой и факелом. Дворцовые перевороты в России. 1725–1825. М.: 1991, стр. 82–87). Так само дворянство сорвало попытку перехода России на «польский» вариант правления, не допустило власти родовой аристократии.