Любвеобильной Екатерине, как вы понимаете, питать безответные теплые чувства к Рогану тоже было ни к чему. А тот, лишенный поддержки католических правителей Западной Европы, что равнодушно наблюдали за финансовой агонией Ордена, все же зажал гордыню в кулак и обратился за помощью к российской императрице. 

Он попросил ее оказать содействие в вопросе по так называемому Острожскому наследству, который безуспешно пытался решить еще магистр Пинто. Суть дела заключалась в том, что майорат, учрежденный польским князем Янушем Острожским еще в 1609 году в пользу своей старшей дочери, в случае ряда обстоятельств переходил по завещанию к Мальтийскому ордену. Все было довольно запутанно. Не вдаваясь в подробности, скажем, что обстоятельства эти были связаны с прекращениями потомства по прямой линии сначала старшей дочери князя, а затем — младшей. Если это происходило, то майорат получали госпитальеры. 

Та к и случилось. Орден уже был готов с аппетитом проглотить лакомый кусок жирного польского пирога. Но дальние родственники князя Острожского вовсе не хотели отдавать владений, приносивших им немалый доход. Король Речи Посполитой на неоднократные орденские жалобы не отвечал. И тогда Великий магистр решил действовать через Россию и снова отправить туда бывшего посланника в Польше, графа Мишеля Саграмозо, который уже занимался ранее Острожским делом. Знатный рыцарь был хорошо знаком с императрицей и даже имел честь исполнять ее некоторые деликатные поручения. Он послал императрице письмо, в котором просил поспособствовать решению «острожского дела» в пользу Ордена. 

Однако каков привет, таков и ответ. Благосклонного к себе высочайшего отношения Орден за неприязнь к России ожидать никак не мог. И государыня отписала графу Панину: «Прошу Вас дать Кавалеру Саграмозо очень вежливый и лестный ответ, поскольку это лично его касается, так как этот человек выказывал мне много привязанности…

 Без сомнения, если б его Орден должен был прислать сюда кого-либо, то никто не мог бы мне быть приятнее его, но этот Орден такой w?lsch, он так удалился от своих обетов и выказал нам так мало доброжелательства, что в этом Острожском деле, которое хотят провести при помощи нашего влияния, причем в случае успеха Польские Командорства наполнятся w?lsch'скими тварями, — мне нет ни малейшей охоты беспокоиться для Господ Мальтийцев». (Слово w?lsch, по объяснению русского историка и дипломата А. Алябьева, употреблялось в немецком языке для обозначения романских народов, особенно итальянцев, и имело презрительный оттенок, вроде нашего «немчура»). Граф Саграмозо, однако, не отступил и добился высочайшей аудиенции. Выходец из древней аристократической семьи итальянской Вероны считался одним из самых умелых дипломатов Ордена. Он был знаком с Фридрихом Великим, представлен королям Дании и Швеции. Граф получил блестящее образование, хорошо разбирался в ботанике и минералогии, изучал философию, прекрасно говорил по-французски и был интереснейшим собеседником. 

Не удивительно, что ему все же удалось уговорить Екатерину и получить от нее протекцию к польскому королю. Отправляясь в Варшаву, граф дополнительно заручился поддержкой коронованных особ Австрии и Пруссии. Те предложили полякам для решения вопроса создать специальную комиссию. Король Станислав Август Понятовский в своей политике ориентировался на Россию. К тому же он не мог отказать в просьбе императрице, с которой имел любовные отношения еще в бытность ее великой княгиней. Повлияла и присланная от соседних государств повторная нота. И король, и польский Сейм не признавали прав Ордена на майорат бесспорными, но Великое Приорство Польское с шестью Командорствами все же было учреждено… 

Самому Мишелю Саграмозо эта запутанная и сложная история тоже принесла немалую пользу. Общаясь с российской императрицей, он так расположил ее к себе, что Екатерина предложила Великому магистру назначить его постоянным представителем Ордена в Санкт-Петербурге. Однако тот отказался, посетовав на финансовые затруднения и невозможность, в связи с этим, содержания посланника. К тому же он предположил, что лондонский и берлинский монархи могут обидеться на отсутствие послов при их дворах и также потребуют прислать. 

Граф Саграмозо получил прощальную аудиенцию у Екатерины II. Присутствовали ее сын, великий князь Павел Петрович и его супруга. На представлении об отбытии дипломата императрица написала: «Обыкновенно сверх денег дается еще подарок; а как граф Саграмозо к тому поведением своим более имеет право, то выберите табакерку с бриллиантами»… Но будем считать эту пикантную историю лирическим отступлением. А в российской северной столице строились государственные планы относительно теперь уж не военного, а широкого дипломатического присутствия в Средиземноморье. И если с внедрением на Мальту нового поверенного в делах возникли проблемы, то всего за три года представительства России появились во всех крупных городах Ближнего Востока — Александрии, Дамаске, Бейруте, а также на островах Греческого архипелага и в важных портах южной Италии. Мальта, «касательно учреждений консулей», по мнению Российской Коллегии иностранных дел, была не самой важной. Как говорится, ваш, господа, номер — шестнадцатый. В разработанном в 1782 году списке мест, где «нужно и полезно быть может учредить вновь консулей и вице-консулей», Мальта оказалась даже двадцать шестой. 

Однако в представлении императрице российское иностранное ведомство подчеркивало, что «…положение сего острова требует не столько по коммерческим, сколько по политическим резонам содержать в нем всегда поверенного человека, как то опытом последней с турками войны доказано. Звание консуля делает меньше огласки, нежели всякий другой министерский характер, а сверх того может оно и само по себе в истинном своем разумении сделаться нужным и по мере умножения в Средиземном море торгового нашего кораблеплавания, а для того всенижайше представляется, не угодно ли будет определить и назначить на Мальту генерального консуля, который бы постоянным своим присутствием приучал тамошнее правительство к вящщей с нами связи. По такому образу служения не излишне будет определить на мальтийский пост жалования 1800 рублей, почтовых денег 300 да одного канцелярского служителя на окладе 500 рублей». Великого магистра Ордена Эммануила Рогана, узнавшего о намерении Екатерины II вновь определить посла на Мальту, совсем не грела мысль о появлении на острове «нового Кавалькабо», который бы умело и целенаправленно проводил российскую политику. 

Но, понимая, что совсем избежать этого не удастся, он через графа Разумовского, российского посланника в Неаполе, передал предложение императрице назначить на Мальту кого-либо из кавалеров Ордена Святого Иоанна. Дескать, «многие почести и преимущества поверенных в делах других государств, — хитрил мудрый лис, — тесно связаны с их принадлежностью к Ордену». Однако нужно было знать характер Екатерины. Своего решения она менять не собиралась. А посланник ею уже был утвержден. Им стал георгиевский кавалер, капитан второго ранга Антонио Псаро. Грек по национальности, он немало сделал для побед русского флота в последней войне с турками, хорошо с той поры изучил средиземноморский регион, понимал его важное значение для России и для других заинтересованных стран. 

И поэтому как нельзя лучше подходил на роль государственного поверенного. Грамота, которой Псаро был снабжен Коллегией иностранных дел, гласила: «Как уже здесь, так сказать, в обыкновение вошло отправлять повсегодно, по Высочайшей Ея Императорского Величества воле, часть морских Ея Величества сил в Средиземном море, для экзерцирования морских служителей и для прикрытия и охранения по оному начинающегося беспосредственного кораблеплавания России, и, как опять легко статься может, что военные эскадры и торговые суда наши будут иметь случай заходить на остров Мальту, то Ея Императорское Величество из уважения к сим обстоятельствам изволила признать за нужное учредить своего поверенного в делах при Мальтийском Гран-Магистре и при всем тамошнем обществе». Помимо того, посланнику предписывалось «учтивым, ласковым и скромным поведением делать себя приятным» Великому магистру и руководству Ордена, что будет полезно для интересов русского мореплавания. 

Начинающий дипломат имел исчерпывающие сведения о состоянии отношений России с основными средиземноморскими державами. Вершители российской внешней политики прекрасно осознавали, что Османская империя не останется равнодушной к присоединению Крымского полуострова к России, произошедшее в 1783 году. И вряд ли ее устроит связанное с этим фактом расширение русского мореплавания в Черном море, где турки всегда чувствовали безраздельными хозяевами. Призрак новой русско-турецкой войны снова мог стать реальностью. Поэтому присутствие российского представителя на Мальте — этой «розе ветров» Средиземноморья, как и прежде, может стать неоценимым. Первым официальным лицом, с которым встретился капитан Псаро, прибыв на остров, был Альмейда, вице-канцлер Ордена. Между ними произошел прелюбопытнейший диалог, который во многом показал, кто есть кто, и каковым станет для госпитальеров пребывание на их территории «нежелательного лица». — Вы ведь не являетесь кавалером ордена Святого Иоанна, — высокомерно произнес Альмейда, — рекомендую вам не требовать от Великого магистра вашего формального признания, как поверенного в делах Российской империи. Капитан улыбнулся и указал вице-канцлеру на украшавший его мундир белый эмалевый крест Святого Георгия. Этого высокого ордена, специально учрежденного императрицей Екатериной II «для награждения за храбрость», Псаро был удостоен за героизм, проявленный во время войны с турками 1768–1774 годов. — Полагаю, этот военный орден теперь затмевает славу мальтийского в борьбе с неверными, — ответил он с достоинством. Через день Великий магистр Эммануил де Роган принял аккредитацию Псаро. Он был весьма приветлив и ни словом не намекнул капитану о рекомендации вице-канцлера. Забегая вперед, скажу, что, несмотря на всевозможные дипломатические интриги, которыми было наполнено пребывание Псаро на Мальте, у него с первой же встречи сложились доверительные отношения с Великим магистром. Псаро посещал главу Ордена дважды в неделю, а при необходимости и чаще. Они вели полные скрытых дипломатических хитростей беседы и всегда оставались весьма довольными друг другом. Однажды капитан дал собеседнику прочитать свою депешу в Коллегию иностранных дел, в которой он описывал радушный прием, оказанный ему руководством Ордена. Магистр был польщен откровенностью и доверием посланника. 

Капитан, не медля, запечатал конверт и вручил его Рогану, чтобы тот сам отправил хвалебную депешу. «Это слишком честно!» — растроганно произнес магистр. Он так и не узнал, что на следующий день в Петербург ушло другое письмо, в котором Псаро был более критичен к мальтийским хозяевам. Дипломатия, что тут скажешь? Сам Великий магистр не просто послал письмо в Россию, но и, воспользовавшись удобным случаем, передал русской императрице подарок — пальмовую ветвь, украшенную искусственными цветами, — как символ ее «бессмертной славы и побед». Сделал он это через Псаро, который отправился на встречу с государыней, совершавшей свою известную поздку в Крым. Но Екатерина, находясь на флоте, торжественно отдала подаренную ветвь князю Григорию Потемкину. 

Рогану же в ответ отписала: «Я не могла лучше сделать, как вручить ее князю Потемкину-Таврическому, фельдмаршалу моих армий и предводителю моих морских сил на Черном море, оказавшему важные услуги не только своему отечеству, но и всему Христианству. Он поставил ее на корабле, носящем мой собственный флаг; это место назначило ей мое уважение к Вам и к славной корпорации, которой Вы управляете с таким отличием. Она послужит, кроме того, хорошим предзнаменованием для моего оружия». В посольском зале дворца Великого магистра вы можете увидеть портрет Екатерины II кисти Дмитрия Левицкого, датированный 1787 годом. Вероятнее всего, это был ответный презент императрицы Великому магистру. Кстати, отъезжающего своего постоянного собеседника из России Роган одарил золотой табакеркой с собственным портретом. В этом же году началась новая, вторая при Екатерине, русско-турецкая война, которая затянулась так, что перешагнула в следующее десятилетие. Поверенного императрицы на Мальте она застала в Санкт-Петербурге, куда он прибыл после херсонской высочайшей аудиенции. 

Но и здесь мальтийские дела были для дипломата первостепенными. Он направляет вице-канцлеру Александру Андреевичу Безбородко служебную записку, в которой докладывает, что необходимо направить в Средиземное море «по крайней мере, три фрегата, чего было бы достаточно, чтобы прервать подвоз провианта из Египта» (для Турции. — Е. М.). Но, конечно, находиться на Мальте в это неспокойное время для посланника было куда важнее. И он возвращается на остров в июле 1788 года. 

Продовольствие, разумеется, понадобится и русским морякам, в случае прихода их кораблей. И Псаро активно занялся его заготовками. Параллельно поступил приказ подыскивать и вербовать опытных моряков для «вступления в русскую службу». Желающих на «вступление» оказалось немало. Но капитан отбирал претендентов очень тщательно и решительно отказывал каждому, в мастерстве и опытности кого начинал сомневаться. Та к Псаро познакомился с графом Джулио Литтой, человеком, можно сказать, знаковым в истории отношений Мальтийского ордена и России, для которого северная страна станет второй родиной. 

Знакомство произвело на дипломата большое впечатление, и в первом же письме императрице он написал: «Я видел, что граф с жаром ухватился за этот случай отличиться…» Скорее всего, отличиться доблестный граф желал не только, а может, и не столько на полях войны. Происхождение Джулио Ренато-Литта-Висконти-Арезе вел от древнего аристократического рода. Он был внуком самого неаполитанского вице-короля. А отец служил генеральным комиссаром австрийской армии в Ломбардии. Дети оказались вполне достойны своих высокопоставленных пращуров. Брат Джулио — Лоренцо представлял Ватикан в его дипломатическом ведомстве в Париже. Учитывая многоступенчатые колена знатного происхождения, Мальтийский орден принял Литту в свои ряды, когда ему исполнилось 17 лет. Молодой граф, получивший образование в Риме, в коллегии святого Климента, оказался не только родовитым, но и весьма способным. Через три года он уже был назначен капитаном галеры самого Великого магистра.

 Но венец карьеры и личное благополучие Джулио Литта обрел именно в России. И стремился он туда, как уже было сказано, не только из-за открывшейся возможности прославиться на военном поприще. Сильнейшим центром притяжения для него стала русская графиня Екатерина Скавронская, с которой он познакомился в Неаполе и к которой с той поры питал нежнейшие чувства. Путь к ее сердцу для влюбленного был открыт, так как графиня стала вдовой. Ее муж, российский посланник в Неаполе, Павел Мартынович Скавронский, заболел и умер, оставив жене изрядное состояние. Сама Екатерина Васильевна, урожденная Энгельгардт и племянница Потемкина, в родовитости новому поклоннику мало чем уступала. К тому же на ухаживания, питая симпатии к рыцарю-итальянцу, готова была ответить благосклонно. Джулио Литта приехал в Петербург в 1789 году и был тепло встречен при дворе. Его служба началась успешно. Довольно быстро он получает чин генерал-майора. А за военные отличия на Балтике в составе легкой флотилии кораблей (как известно, параллельно русско-турецкой велась и русско-шведская война) Литте присваивают звание контр-адмирала и награждают орденом Святого Георгия III степени. Царственная тезка его будущей жены посланцу Мальтийского ордена симпатизировала и даже писала в тот момент Великому магистру: «Если Орден чувствует наклонность ко мне, то это не напрасно. Никто на свете не ставит так высоко и не любит более страстно, чем я, доблестных и благочестивых рыцарей. Каждый мальтийский рыцарь всегда был объектом поклонения, поэтому, если я могу быть чем-то полезной ордену, я сделаю это от всего моего сердца». Но фортуна, как всем нам хорошо известно, дама, склонная к изменам. Отвернулась она и от ничего не подозревающего графа. Его сделали одним из крайних, кого обвинили в неудачах русского флота. Уволенный «без выходного пособия», адмирал возвращается на Мальту. Вернемся и мы туда, где оставили в самый разгар активной деятельности другого героя нашей истории — российского поверенного в делах Антонио Псаро. Если перечитать все многочисленные депеши и письма посланника в адрес Коллегии иностранных дел, то, если бы не устаревший слог, можно решить, что это переписка современных «хозяйствующих субъектов». В течение всех пяти лет пребывания на острове дипломату приходилось заботиться о торговых делах, точнее, об обеспечении в средиземноморском регионе российского торгового мореплавания. Первое русское торговое судно «Надежда благополучия» пересекло Гибралтар еще в 1764 году. С того времени экспедиции стали практически постоянными. И редкий корабль обходил Мальту, предпочитая именно на попутном гостеприимном острове запастись продовольствием или сделать необходимый ремонт. К кому в таком случае обращались русские мореходы? Конечно, к своему, то есть российскому поверенному. Впрочем, на то он и назывался поверенным. И Антонио Псаро честно и добросовестно исполнял порученные обязанности, и даже более. Скажем, дипломатово ли это дело — договариваться с банкиром о кредите русским купцам? Но при содействии Великого магистра Псаро и такой вопрос решил. Кстати, деловое знакомство с финансистом ди Формозо оказалось вдвойне полезней, так как он одновременно служил начальником мальтийской таможни… Ну, а если какое-либо торговое судно сталкивалось с пиратскими галерами, тут уж приходилось включать умение дипломатических ходов. Это искусство и для себя лично необходимо было держать во всеоружии, так как Псаро постоянно сталкивался с интригами «триумвирата», близкого к Великому магистру и настраивающего его против России. Этот злополучный политический треугольник составляли старые знакомцы, вице-канцлер Альмейда, Саграмозо, действовавший теперь в интересах Неаполя, а также бальи овернского языка Лорас. Чтобы противостоять интриганам, Псаро переманил на свою сторону бальи Фердинанда фон Гомпеша с его секретарем аббатом Буайе и некоторых других рыцарей, считавших, что слишком тесная близость с Парижем и Неаполем для Ордена хоть порой и полезна, но также и опасна. Это была сложная и запутанная «шахматная партия». Например, «триумвират» сделал сильный ход, направив русскому посланнику в Неаполе графу Андрею Кирилловичу Разумовскому клеветническую записку на Псаро. Не лестно характеризовались в ней и фон Гомпеш с Буайе. Но Разумовский переслал записку Псаро. Своим ответным ходом тот «объявил шах» вице-канцлеру с компанией, обратившись за защитой чести и достоинства к главе Ордена. В эндшпиль партия перешла уже при участии двух главных «шахматистов» — подлинного Гроссмейстера, то бишь Великого магистра, и ставшего «гроссмейстером» политической игры Псаро. Первый отечески, но, видимо, не совсем искренне, заявил, что клевете не верит. Второй, прекрасно понимая первого, отписал в Петербург: «С этих пор Гроссмейстер удвоил внимание и любезность со мной, чтобы тем лучше постоянно скрывать от меня страшные против меня козни»… Да, рыцарские бои давно уже переместились совсем на другие, политические поля. А что же наш другой игрок — «международный гроссмейстер», амбициозный граф Джулио Литта? Неужто так и останется прозябать на маленькой Мальте? Отнюдь! Признанные всеми его разносторонние способности снова вернули генерала, адмирала и рыцаря в большую игру. 13 апреля 1795 года Великий магистр теперь уже официально назначил графа Литту посланником ко двору императрицы Екатерины II. В Российской империи он проживет долгие годы, примет русское подданство, женится на своей любезной Екатерине Скавронской, получит высокий (уже гражданский) придворный чин обер-камергера. Смерть застанет Юлия Помпеевича, как на русский манер величали Литту, в 1840 году членом Государственного совета в столь счастливом для него и любимом Санкт-Петербурге. Но о важнейших в нашей истории поступках графа мы еще будем упоминать. Пока же случилась другая громкая кончина. 6 ноября 1796 года неожиданно приказала долго жить императрица Екатерина Великая. Российский престол унаследовал ее сын Павел I.