Приветствую Вас Гость | RSS
Четверг
28.03.2024, 21:35
Главная Регистрация Вход
Меню сайта

Категории раздела
Новая история старой Европы [183]
400-1500 годы
Символы России [100]
Тайны египетской экспедиции Наполеона [41]
Индокитай: Пепел четырех войн [72]
Выдуманная история Европы [67]
Борьба генерала Корнилова [41]
Ютландский бой [84]
“Златой” век Екатерины II [53]
Последний император [54]
Россия — Англия: неизвестная война, 1857–1907 [31]
Иван Грозный и воцарение Романовых [89]
История Рима [79]
Тайна смерти Петра II [67]
Атлантида и Древняя Русь [126]
Тайная история Украины [54]
Полная история рыцарских орденов [40]
Крестовый поход на Русь [62]
Полны чудес сказанья давно минувших дней Про громкие деянья былых богатырей
Александр Васильевич Суворов [29]
Его жизнь и военная деятельность
От Петра до Павла [46]
Забытая история Российской империи
История древнего Востока [784]

Популярное
Спартанские законы
Распродажа философии
Битва братьев
Битва Квинтилия Вара с германцами
Наследники захватывают власть
Вначале была сказка
Г.-м. Неверовский ген.-фельдм. кн. Кутузову, 12 сентября 1812 г.

Статистика

Онлайн всего: 2
Гостей: 2
Пользователей: 0

Форма входа


Главная » 2014 » Декабрь » 28 » Охотник на троне
20:44
Охотник на троне
Неуемная страсть Петра II к охоте и разгулам во многом объяснялась влиянием, которое оказывал на него князь Иван Алексеевич Долгорукий.
Иван Долгорукий принадлежал к тому кругу посредственных личностей, которые остались бы незамеченными историками, если бы волею случая не оказались бы в фаворе у царственных особ. Он не блистал ни талантами, ни образованностью, ни высокой нравственностью, ни чувством ответственности за свои поступки.
Родился Иван Долгорукий в 1708 году, то есть был старше Петра II на семь лет. Воспитывался он не в семье отца, Алексея Григорьевича Долгорукого, но дедом, известным дипломатом петровского времени, послом России в Варшаве Григорием Федоровичем Долгоруким, а затем сменившим его на этом посту князем Сергеем Григорьевичем Долгоруким. В Варшаве князь Иван жил до 1723 года. К пятнадцати годам он успел приглядеться к той легкомысленной жизни, которой жил двор польского двора Августа II, к широко распространенным там любовным интригам вельмож и придворных дам, к беззаботному времяпрепровождению, состоявшему из сплошных светских удовольствий. Эта жизнь пришлась ему по душе. Хотя его воспитателем был известный камералист и прожектер Генрих Фик, услугами которого широко пользовался Петр Великий при проведении административных реформ, он не сумел привить своему воспитаннику добродетелей. Иван с легкостью воспринял распущенность польского двора, принимал участие в разгульных похождениях, но оказался глух к восприятию рационалистических идей наставника.
Прибыв в Петербург, князь Иван при восшествии на престол Екатерины был определен гоф-юнкером при великом князе Петре Алексеевиче. У легкомысленного князя хватило ума усвоить элементарную мысль, что занимаемая им должность при будущем наследнике престола открывает перспективы для блестящей карьеры. Но для этого надобно было, чтобы наследник обратил на него внимание. Князь М. М. Щербатов, автор знаменитого памфлета «О повреждении нравов в России», запечатлел поступок Ивана, определивший его дальнейшую судьбу: «В единый день, нашед его (великого князя. – Н. П.)единого, Иван Долгорукий пал пред ним на колени, изъяснил всю привязанность, какую весь род его к деду его, Петру Великому, имеет и к его крови, изъяснил ему, что он по крови, по рождению и по полу почитает его наследником Российского престола, прося, да утвердится в его усердии и преданности к нему».111
И сами эти слова, и театральная манера их произнесения произвели на отрока неизгладимое впечатление и врезались ему в память на всю его короткую жизнь. Великому князю, рано оставшемуся сиротой, вообще редко доводилось слышать ласковые слова и чувствовать чью-то заботу о себе. Он поверил в искренность чувств князя Ивана и привязался к старшему по возрасту и имевшему какой-то жизненный опыт и светское обхождение гоф-юнкеру. Великому князю импонировали и бесшабашность Ивана, и его веселый и беззаботный нрав, и изобретательность в развлечениях. Очень скоро между ними установились приятельские отношения.
Меншиков, зорко следивший за событиями при дворе великого князя, обнаружил тлетворное влияние Ивана Долгорукого и уговорил Екатерину принять радикальные меры к отлучению гоф-юнкера от двора. Ивана отправили продолжать службу в отдаленный армейский полк.
После кончины Екатерины I и воцарения Петра II князь Иван Алексеевич снова появляется при дворе. После же падения Меншикова он становится неофициальным наставником императора, насаждая при дворе нравы, которые ему довелось наблюдать в Варшаве. Иван Долгорукий был возведен в высший придворный чин обер-камергера, пожалован орденом Андрея Первозванного и чином капитана, а затем майора Преображенского полка.
Император находился в том самом возрасте, когда его голова должна была насыщаться знаниями, когда он должен был постепенно приобщаться к делам управления государством, проникаться заботами о жизни подданных. Но все эти понятия были чужды князю Ивану. Все современники, знавшие его, оставили о нем неблагоприятные отзывы и подчеркивали его дурное влияние на императора.
По словам Маньяна, «умственные способности этого временщика, говорят, посредственные и недостаточно живые, так что он мало способен сам по себе внушать царю великие мысли». Маньян объяснял это тем, что князь «не имеет ни достаточной опытности в делах, ни дарований».112Ограниченные способности фаворита отметил и саксонский дипломат Лефорт. «Фаворит не стоит на своих ногах, – доносил он в декабре 1729 года, – умом и суждениями его руководит Остерман».113
По словам Лефорта, царю внушалась мысль, «что знатные вельможи не нуждаются ни в образовании, ни в надзоре, ни в людях, которые бы могли его останавливать, но видно, что он предается страстям». Не подлежит сомнению, что подобные мысли мог внушить царю только Иван Долгорукий. Лефорт с полным на то основанием называл князя Ивана «молодым дуралеем». Но этот «дуралей» с многочисленными пороками стал кумиром для императора; последний привязался к нему настолько, что, по словам К. Рондо, царь с ним «проводит дни и ночи. Он (Долгорукий. – Н. П.)единственный неизменный участник всех очень частых разгульных похождений императора».114
Прусский посол Мардефельд 8 апреля 1728 года доносил: Иван Долгорукий как бы «обворожил молодого императора. И так как он способствовал всем его страстям и неразлучен с ним, то лишь один Господь Бог может уразумить молодого государя».115Испанский посол де Лириа, кстати, единственный из дипломатов, друживший с Иваном и ценивший его за получение от него интересовавшей его информации о планах правительства, тоже подтвердил оценку своих коллег: «Расположение царя к князю Ивану таково, что царь не может жить без него; когда на днях его ушибла лошадь, и он должен был слечь в постель, его царское величество спал в его комнате». Но даже де Лириа должен был признать: «Поведение князя Долгорукого, фаворита царя (меня уверяют), с некоторого времени так дурно, что я опасаюсь, что он мало-помалу потеряет благоволение его величества, которому он уже не служит с таким усердием, как прежде».116
Главная забота князя Ивана, как он ее понимал, состояла в доставлении императору удовольствий всякого рода. На дела внутренней и внешней политики фаворит не оказывал существенного влияния. Правда, зачастую он не скупился на щедрые обещания дипломатам. Но иногда он давал обещания, отнюдь не намереваясь их выполнять; иногда же их исполнению ставил преграду вице-канцлер Остерман.
Так, например, Иван Долгорукий много раз с готовностью откликался на просьбу испанского посла де Лириа, которого поддерживали и другие дипломаты, относительно ускорения переезда двора из Москвы в Петербург. Фаворит обещал убедить царя в необходимости переезда, но не имел намерения выполнять обещание, поскольку переезд грозил утратой его собственного влияния на императора: ведь оно основывалось главным образом на поддерживаемой им страсти царя к охоте, а Подмосковье с ее богатыми охотничьими угодьями предоставляло для этого неизмеримо больше условий, чем окрестности Петербурга.
Именно Долгорукий пристрастил юного царя к ночным похождениям, разгулу и разврату. Лефорт в ноябре 1727 года доносил: «С некоторого времени он (Петр. – Н. П.)взял привычку ночь превращать в день: он целую ночь рыскает со своим камергером Долгоруким и ложится только в семь часов утра». Это же донесение Лефорт дополнил любопытной информацией: воспитатель царя Остерман проводил с царем душеспасительные разговоры и довел его до слез раскаяния. Однако выслушав внушение, царь «в этот вечер снова отправляется в санях таскаться по грязи... в продолжении двух дней он продолжал беспутствовать; говорят, он начинает пить».
Под влиянием фаворита царь уже с двенадцатилетнего возраста приобщился к любовным утехам с женщинами. В депеше от 27 ноября 1727 года Лефорт доносил: «Мне известна одна комната, смежная с бильярдом, где помощник главного воспитателя доставляет ему разные приятные свидания». В этой же депеше Лефорт писал: «Долгорукий не только поддерживает дурные наклонности царя, но и сам служит покорным оружием при исполнении поступков, недостойных монарха». В январе 1728 года де Лириа доносил, что хотя императору не исполнилось 13 лет, но он «уже дает знать, что может быть другом женского пола, и даже в высочайшей степени он уже имел свои любовные похождения».117
Развратное поведение самого фаворита создавало ему репутацию насильника и соблазнителя слабого пола. Князь Щербатов запечатлел рассказы современников об Иване Долгоруком в своем знаменитом памфлете: «Князь Иван Алексеевич Долгоруков был молод, любил распутную жизнь и всеми страстьями, к которым подвержены молодые люди, не имеющие причины обуздывать их, был обладателем. Пьянство, роскошь, любодеяние и насилие прежде бывшего поляка заступили». Щербатов привел один из эпизодов безнравственного поведения Ивана: он взял «на блудодеяния» супругу князя Н. Ю. Трубецкого, жил с нею «без всякой закрытости», истязал супруга и даже однажды намеревался выбросить его в окно, и исполнил бы свое желание, если бы за рогоносца не заступился Сергей Лопухин, родственник первой супруги Петра Великого. «Но любострастие его... – продолжал Щербатов, – многими не удовольствовалось, согласие женщины на любодеяние уже часть его удовольствия отнимало, и он иногда приезжающих женщин... затаскивал к себе и насиловал».118
Этот эпизод не был выдуман Щербатовым. Из депеши Маньяна, отправленной 1 сентября 1729 года, явствует, что любовная интрига фаворита с княгиней Трубецкой, дочерью канцлера Головкина, женщиной очень красивой, но распутной, действительно имела место. Канцлер и князь А. М. Черкасский пытались воспрепятствовать интриге, но временщик стал интриговать против них и хлопотать о ссылке одного в Сибирь, а другого в Персию. Они обратились с жалобой к отцу фаворита, но князь Алексей Григорьевич «дал понять, что они могут подвергнуться царскому гневу».
Это не единственное любовное похождение Ивана Долгорукого, получившее огласку. Еще раньше, в январе 1729 года, Иван домогался близости от молодой супруги Нарышкина, отличавшейся красотой, но, по словам того же Маньяна, получил отпор.119
Уроки дебошира, развратника и забулдыги пали на благодатную почву. Царь их быстро усвоил и следовал примеру наставника. Двор в это время находился в Москве, население которой еще не было знакомо с нормами поведения, распространенными на Западе. В старой столице придерживались старомосковских порядков. Здесь осуждение вызывала не только разгульная и развратная жизнь молодого монарха, но и вообще все его поступки, противоречившие традиционным представлениям о чинном и благостном поведении царя. Де Лириа доносил в Мадрид в феврале 1729 года: «...в Москве все ропщут на образ жизни царя, виня в этом окружающих его. Любящие отечество приходят в отчаяние, что государь каждое утро, едва одевшись, садится в сани и отправляется в подмосковную с князем Алексеем Долгоруким, отцом фаворита, и с дежурным камергером и остается там целый день, забавляется как ребенок и не занимается ничем, что нужно знать великому государю».120
Чем старше становился император, тем он больше привязывался к князю Ивану и тем сильнее поддавался его дурному влиянию. И тем безобразнее становилось поведение фаворита. Об этом в феврале 1729 года доносил Лефорт: «Достойно удивления, что молодость царя проходит в пустяках; каждый день он участвует в Измайлове в детских играх: уже он не заботится быть человеком положительным, как будто ему и не нужно царствовать». В августе он же нелестно отозвался о фаворите: «Поведение фаворита каждый день делается беспорядочнее». К. Рондо в декабре того же года сообщал своему правительству: «Молодой князь пользуется большей милостью царя, чем когда-либо».121
Под влиянием отца и сына Долгоруких царь пристрастился к еще одной забаве – охоте. Ей он стал отдаваться даже с большей страстью, чем прежним своим развлечениям. Коротко, но выразительно написал об этой страсти царя – совсем не схожей с интересами его деда, – испанский посол де Лириа в январе 1728 года: «Царь не терпит ни моря, ни кораблей и страстно любит псовую охоту».
Первые сведения об интересе Петра к охоте относятся к лету 1727 года, когда советник курфюрста Саксонского и польского короля Лефорт доносил: «Кажется, что страсть царя к охоте увеличивается все более. Выдумывают разные средства, чтобы отвлечь его от этого, но страсть зашла так далеко, что он не в состоянии заниматься чем-либо другим». В депеше от 12 ноября Лефорт описал один из эпизодов этой страсти: «Сегодня по полудни царю захотелось верхом поохотиться за волком, посаженным в саду. Волк не умел отличать любимой собаки царя, схватил ее за уши и так потряс, что царь хотел спрыгнуть с лошади и спасти свою собаку, но его удержали и тот час дали об этом знать Остерману, который и прибежал».
Этот эпизод, надо полагать, попал на страницы донесения Лефорта случайно. Во всяком случае, интерес саксонского дипломата к царской охоте не идет ни в какое сравнение с обстоятельностью, с которой регистрировал выезды царя на охоту испанский посол де Лириа. Отчасти это объясняется тем, что ему удалось установить доверительные отношения с фаворитом императора Иваном Долгоруким, от которого он и получал самые достоверные сведения о жизни двора. Кроме того, де Лириа вообще пользовался благосклонностью Петра II, которую заслужил тем, что во время коронационных торжеств устроил самую богатую иллюминацию дома, где проживал. Испанский посол не поскупился и на расходы на роскошный ужин, который также вызвал признательность царя. (Всего на иллюминацию и ужин посол издержал колоссальную по тем временам сумму – 6979 рублей 28 копеек.122) Де Лириа знал, какими услугами и подарками можно завоевать расположение юного императора. Он подарил царю двух борзых собак, которых нарочно выписал из Англии. «Его величество был так доволен, как будто я подарил ему величайшую драгоценность», – писал посол в своих записках. На новый, 1728 год он поднес императору еще один подарок – хорошее ружье, которое, как отмечал герцог, царю «очень понравилось», настолько, что «когда я приехал во дворец с поздравлением, то он приказал мне остаться обедать с ним: милость, которую он не оказывал ни одному иностранному послу». Особую радость императору доставил и подарок испанского короля, приславшего 20 лошадей.
Расположение двора к де Лириа вызывало зависть у французского дипломата Маньяна, доносившего в марте 1728 года: «Герцогу Лириа были здесь оказаны заметные отличия, он единственный из иностранных министров был приглашен на танцы двумя принцессами: сестрой и теткой». И далее: «Герцог Лириа тем более чувствителен к этой милости и к удовольствию, которое выражал царь, ужиная у него».123
При составлении перечня охотничьих вылазок Петра II за основу взяты сведения, заимствованные из депеш испанского посла. Они дополнены донесениями других дипломатов. Современному читателю может показаться излишним столь пристальное внимание к охотничьим забавам царя. Но эта сторона его деятельности представляет определенный интерес. В частности, знакомство с перечнем выездов царя на охоту позволяет читателю самому подумать над тем, оставалось ли у монарха время для того, чтобы овладевать знаниями и приобщаться к управлению государством. Ведь император еще 21 июня 1727 года, прибыв в Верховный тайный совет, обещал «исполнить должность доброго императора», то есть заботиться о благосостоянии подданных, упорядочении управления страной, развитии экономики, культуры, распространении просвещения, сохранении престижа России в международных делах, достигнутого в годы царствования его деда. Обо всем этом юный монарх тут же забыл и не вспоминал до самого конца дней своих. Более того, предавшись охоте, Петр перестал даже учиться.
Итак, де Лириа прибыл в Москву в конце 1727 года. Сведения о царской охоте он начал сообщать с весны 1728 года.
12 апреля 1728 года: «Погода теперь стоит теплая, нет ни снега, ни морозов. Этот государь каждый день ездит на охоту в окрестности города».
15 апреля (Маньян): «Царь заболел, думали, оспой, но это была простуда – следствие охоты в дурную погоду».
19 апреля: «Царь совершенно поправился от незначительной болезни, которую он имел прошлую неделю, и продолжает каждый день ездить на охоту».
26 апреля: «Царь все лето проведет в развлечении охотой, для каковой цели приготовлены различные дачи, в которых он будет жить попеременно».
10 мая: «Принцесса Елизавета сопровождает царя в его охоте».
21 июня: «Этот монарх еще не возвратился в город, но надеюсь, что возвратится на этих днях».
5 августа: «Чтобы ослабить в царе необузданную страсть, которую он имеет к охоте, и в то же время дать ему некоторое понятие о том, что такое войско, думают устроить маневры в окрестностях города, впрочем, этого еще не решили».
23 августа: «Завтра царь приедет с охоты в эту столицу».
11 сентября (К. Рондо): «Царь скоро уедет на охоту к Смоленску и пробудет там месяца два».
1 ноября: «Этот государь еще не возвратился с охоты и, говорят, не возвратится, пока погода не помешает этому развлечению».
15 ноября: «...сам монарх ни о чем больше не думает, как только об охоте».
29 ноября: «Этот монарх нимало не бережет своего здоровья: в своем нежном возрасте он постоянно подвергает себя суровостям холода, не воображая даже, что он может же наконец от этого заболеть».
Зима 1728/29 года была необыкновенно холодной. В депеше от 17 января де Лириа извещал: «Только и видишь по улицам, что обмороженные носы и щеки». Вероятно, по этой причине Петр не выезжал на охоту. Во всяком случае сведений об этом нет в депешах за декабрь 1728-го и январь 1729 года.
7 февраля 1729 года: «Идут приготовления к скорому отъезду царя, который, уверяют, пробудет вне столицы месяца три».
14 февраля: «...царь отправился за 50 миль для охоты на три или четыре месяца».
4 марта (Лефорт): «Царь отправился на охоту в одно из имений А. Г. Долгорукого, расположенного в 70 верстах».
28 марта: «Царь здоров, но ведет беспокойную жизнь на охоте, на которую выезжает каждый день, не обращая внимания на погоду, которая еще довольно сурова».
18 апреля: «Вчера царь слег в постель по причине лихорадки, а ныне он чувствует себя лучше, и думают, что на следующей неделе обычным образом он выедет на охоту».
28 апреля (из депеши английского консула Уорда): «Завтра царь отправится на охоту в Ростов, Ярославль, Вологду».
9 мая: «6-го числа текущего месяца его царское величество отправился на охоту в окрестности и не возвратится в город в продолжении трех недель».
10 мая (Маньян): «Предполагают, что царь уедет на медвежью охоту верст за 60–80 от столицы».
30 мая: «Шесть дней тому назад царь уехал на охоту».
6 июня: «Ждали, что царь вернется в столицу к Троице, но он не приехал, несмотря на ужасные дожди и холод».
20 июня: «Царя ждут завтра, но я не мог узнать, почему он возвращается так скоро, как никто не ожидал».
27 июня: «Царь возвратился в город 23-го числа не по иной причине, как потому что довольно поднявшиеся хлеба не дозволяют больше охотиться».
18 июля: «Царь вчера уехал на охоту за две мили от города и, говорят, скоро воротится».
1 августа: «Здешний государь все развлекается охотой».
8 августа: «Царь все еще наслаждается охотой и, говорят, что в конце месяца он поедет для этого за четыреста верст от этого города». (Правда, посол не может считать эти сведения достоверными.)
8 сентября (К. Рондо): Царь «7 сентября выехал в Хотино, в 80-ти милях от Москвы по украинской дороге». Намерен охотиться до 12 октября.
17 сентября (Рондо): «Его величество до того увлекается охотой, что находится теперь в 135 милях от Москвы и не приехал вчера сюда ко дню своего рождения».
Категория: Тайна смерти Петра II | Просмотров: 1193 | Добавил: historays | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]
Поиск

Может пригодиться

Календарь
«  Декабрь 2014  »
ПнВтСрЧтПтСбВс
1234567
891011121314
15161718192021
22232425262728
293031

Архив записей

Интересное
Общая характеристика 4-го столетия стероиды
Оппозиция руководству Хрущева помощь в визе
А л е к с а н д р т в е р с к о й (1326-1338)
На XXII съезде КПСС
30
КАМНИ ИКИ
4. Суд

Копирование материала возможно при наличии активной ссылки на www.historays.ru © 2024
Сайт управляется системой uCoz