Александр Васильевич Суворов происходил из старинного русского дворянского рода. Дед его, Иван Григорьевич, служил при Петре I. Он занимал видное положение. В 1709 году (по другим сведениям в 1705 году) у него родился сын Василий. Крестным отцом новорожденного был сам Петр. Впоследствии, когда крестнику исполнилось пятнадцать лет, царь взял его к себе денщиком и переводчиком («денщики» Петра I по существу являлись его адъютантами для поручений).
В царствование Екатерины I Василий Суворов был произведен в сержанты и определен в Преображенский полк. В 1730 году он был подпоручиком, в 1740 году – бергколлегии1прокурором в чине полковника, а в 1753 году получил чин генерал-майора и в течение некоторого времени исполнял обязанности прокурора Сената. Во время Семилетней войны Василий Иванович был назначен генерал-губернатором Кенигсбергской области (1761). «Это был человек неподкупной честности, – отзывалась императрица Екатерина II о Василии Ивановиче, – весьма образованный; он говорил, понимал или мог говорить на семи или восьми мертвых и живых языках. Я питала к нему огромное доверие и никогда не произносила его имя без особенного уважения».
Василий Суворов был сравнительно небогат, очень бережлив и даже скуп. Женился он на Авдотье Федосеевне Мануковой (дочери дьяка) и имел от этого брака двух дочерей и сына Александра.
Александр родился 13 ноября21730 года в Москве. Дома, в котором он родился, в настоящее время не существует; известно только, что этот дом находился около Никитских ворот.
Детство мальчика протекало в Москве. Не мог он не бывать и в принадлежавшем его отцу поместье. В доме Суворовых, как и в их вотчине, не существовала того высокомерия и жестокости по отношению к крепостным крестьянам, которые характерны для тогдашнего вельможного дворянства. Маленький Александр проводил много времени в обществе своих сверстников – крестьянских ребятишек, и общение с ними, наряду с тем, что он наблюдал в обращении его родителей с крестьянами, заронило первые зерна подлинного демократизма и уважения к простому русскому человеку – черты, отличавшие впоследствии Суворова и во многом способствовавшие его необычайной популярности среди солдат.
Отец не предназначал Александра к военной карьере. Он вообще не благоволил к военной деятельности, а тут еще мальчик оказался хилого сложения, на вид болезненный. Как было пустить единственного сына по пути бранных невзгод?
Это в дальнейшем обернулось для Суворова благоприятной стороной: вынужденный пройти солдатскую службу по-настоящему, он сумел глубоко ознакомиться с бытом и нравами русских солдат.
Итак, для маленького Александра было избрано гражданское поприще. Отец не удосужился позаботиться о серьезной подготовке сына. Занятый служебными и хозяйственными делами, вдобавок опасавшийся расхода на преподавателей, он мало, обращал внимания на воспитание мальчика. Только природные дарования и неутолимая любознательность воспрепятствовали Александру сделаться «недорослем» со скудным багажом поверхностных и бессистемных знаний. Даже самоучкой он сумел приобрести неизмеримо больше знаний, чем это было свойственно сверстникам-дворянам его круга.
У Василия Ивановича была неплохая библиотечка по военным вопросам. Там были Плутарх,3Юлий Цезарь,4жизнеописание Карла XII,5записки Монтекукули.6Пытливый ум мальчика нашел богатую пищу в этих книгах. Он перечитывал их одну за другой и отовсюду выбирал и сохранял в памяти крупицы полезных сведений. Сидя по целым дням в пустой библиотеке, он разыгрывал настоящие сражения: переходил с Ганнибалом через Альпы, воевал вместе с Цезарем против галлов, совершал молниеносные переходы с Морицем Саксонским.8
Детское воображение Александра было поражено картиной военных подвигов. С появившимися уже в детстве упорством и настойчивостью он начал готовить себя к военной деятельности. Это выражалось не только в чтении специальных книг, но и в целой системе самовоспитания, которой подверг себя десятилетний мальчик. Будучи от природы болезненным, легко подверженным простуде, он поставил себе целью закалиться; для этого он обливался холодной водой, не надевал теплого платья, скакал верхом под проливным дождем и т. д. Домашние удивлялись странности ребенка, отец между делом читал ему нотации, пытался отвлечь от чтения военных книг. Все это способствовало еще большему самоуглублению мальчика, усилению его природной замкнутости и заставило его еще сильнее пристраститься к из бранному им поприщу. В конце концов Василий Иванович махнул рукой на упрямого ребенка, а окружающие уже тогда окрестили его «чудаком». Эту кличку Суворов пронес через всю свою семидесятилетнюю жизнь, и она неизменно свидетельствовала не столько о его странностях, сколько об ограниченности тех, кто наградил его такой кличкой. Счастливый случай помог Александру настоять на своем, избегнуть намеченной для него отцом гражданской деятельности и пойти по военной тропе. Когда мальчику исполнилось одиннадцать лет, к его отцу приехал старый приятель, генерал Ганнибал, увековеченный Пушкиным под именем «арапа Петра Великого». Василий Иванович со вздохом поведал о причудах и упорстве сына. Заинтересованный Ганнибал прошел к мальчику.
Сидя в Своей комнате, Александр предавался любимому занятию – разыгрывал с помощью игрушечных солдатиков одно из знаменитых сражений. Ганнибал стал с интересом наблюдать. Вскоре он заметил, что это не просто игра: мальчик довольно умело ориентировался в тактических сложностях маневра. Ганнибал стал подавать свои советы. Маленький Суворов ловил их на лету, иногда соглашался, иногда спорил. Завязалась оживленная беседа о военных правилах, о великих полководцах, и старый генерал поразился меткости суждений мальчика. Он вернулся к Василию Ивановичу и категорически заявил, что вопрос о призвании Александра решен им самим, и притом вполне правильно.
– Если бы жив был батюшка Петр Алексеевич, – добавил он, – поцеловал бы его в лоб и определил бы обучаться военному делу.
Василий Иванович хотел было позвать мальчика, но Ганнибал остановил его:
– Нет, брат, не зови его сюда: его беседа лучше нашей. С такими гостями, как у него, уйдет он далеко.
Суворов-отец, вероятно, и без того испытывал беспокойство, предвидя стычки с сыном, не желавшим примириться с чиновничьей службой. Настойчивый совет Ганнибала окончательно побудил его переменить свои планы относительно будущей деятельности сына. Александру было дано согласие на военную карьеру. В следующем году отец записал Александра в гвардию. Он был зачислен в Семеновский гвардейский полк в качестве солдата, но оставлен пока в родительском доме, с обязательством изучать «указные науки».
Эти науки, за которые должен был приняться дома двенадцатилетний Суворов, были довольно многочисленны: «арифметика, геометрия, тригонометрия, планов геометрия, фортификация, часть инженерии и артиллерии, из иностранных языков, также военной экзерциции и других указных наук». В большинстве случаев «недоросли» выполняли эту программу более чем поверхностно. Что касается Суворова, то отец мог дать ему некоторые указания по фортификации и артиллерии; иностранные языки он начал изучать еще раньше, но серьезных занятий любознательный мальчик был по-прежнему лишен.
В 1747 году Александр, еще ни разу не появлявшийся в полку, начал продвижение по лестнице чинов: он был произведен в капралы. Наконец, 1 января 1748 года он прибыл в полк и был прикомандирован к 3-й роте. С этого дня началась действительная служба будущего генералиссимуса.
* * *
* * *
* * *
Русская армия середины XVIII века отличалась от западноевропейских армий некоторыми своеобразными чертами.
Прежде всего она была однородна по своему национальному составу. Одним из важнейших последствий военной реформы Петра I был совершенный отказ от использования в русском войске иностранных наемных солдат.9Если не считать шведской армии, где также не было наемных солдат, то русская армия являлась в этом отношении единственной в Европе. Во всех прочих армиях наемники составляли значительную, часто преобладающую часть.
Однородная в национальном отношении русская армия обладала гораздо более высоким моральным уровнем, чем армии, сформированные из наемников различных национальностей. Русские солдаты были чрезвычайно восприимчивы к идеям боевого служения отечеству. В то же время среди них было широко развито чувство товарищества, взаимной выручки, чувство братства по оружию. С этим преимуществом русской армии перед прочими европейскими армиями было связано и другое: лучший способ рекрутирования новобранцев. В 1705 году Петр I ввел систему рекрутских наборов. Объявляя набор, власти только указывали, сколько рекрутов должно поставить село (обычно одного на 130–150 человек); кого именно надлежит им послать, это решал сельский сход, «мир». Не следует, конечно, идеализировать этот порядок, преувеличивать демократический характер его; конечно, решающую роль на таких сходах играли местные богатеи либо представители помещичьей власти. Но все же, в конечном счете, эта система была, несомненно, лучше, чем методы насильственной вербовки, применявшиеся в западноевропейских государствах. Однородный национальный состав солдат и лучшая система пополнения давали русской армии XVIII века крупные преимущества. Важно было также то, что эта армия имела надежную материальную базу. В XVIII веке русская промышленность интенсивно развивалась. Заводы и фабрики открывают как представители родовитого дворянства и нового дворянства (например Демидовы), так и лица купеческого сословия. Год от году растет удельный вес вольнонаемных рабочих, а тем самым создаются предпосылки для повышения производительности труда. Значительное развитие получила, в частности, та отрасль промышленности, которая играет особенно важную роль в обеспечении армии: металлургия. Работая для нужд армии по прямым указаниям правительства, эта отрасль крупной промышленности пользовалась самой широкой правительственной поддержкой. Эта поддержка и обеспеченный сбыт продукции обусловили быстрый рост созданной на Урале металлургии. К концу XVIII века (1800 г.) в России выплавлялось 10,3 миллиона пудов чугуна, а в Англии в это время – только 8 миллионов пудов; к тому же качество русского чугуна было выше, чем английского. Таким образом, к отмеченным выше преимуществам русской армии XVIII века надо прибавить и то, что она опиралась на мощную по тому времени металлургию. Не могло не сказаться и общее промышленное и культурное оживление в стране, особенно выявившееся в первой и последних двух четвертях XVIII столетия. Однако, все эти преимущества и благоприятные условия для развития русской военной силы, долгое время оставались неиспользованными, их некому было реализовать. Громадные возможности русской армии находились под спудом в значительной мере потому, что в руководстве ею при преемниках Петра I очень большую роль играли иностранцы. Они привносили с собой чуждые России западноевропейские порядки, которые причиняли серьезнейший вред русской армии. Жестокая палочная муштра, увлечение шагистикой и внешней отделкой приемов (как средство нивелировать солдат, выработать в них рефлексы слепого повиновения и в то же время способ заполнить весь день, лишить солдат досуга) и связанное с ними презрительное отношение к «нижнему чину» – все это механически привносилось иностранными инструкторами в русскую армию. Часть русского дворянского офицерства восприняла эти порядки и следовала им. Преувеличенное представление о значении парадной стороны военного дела приводило к забвению подлинно боевых, жизненно необходимых для успешного ведения войны навыков. Копируя организацию Фридриха II, в русской армии ввели неудобную, сложную форму одежды. Чтобы солдаты не гнули в марше колени, им подвязывали лубки, так что положенный на землю солдат без посторонней помощи не мог подняться. «Люди отменно хороши, – писал генерал Ржевский,10– но как солдаты слабы; чисто и прекрасно одеты, но везде стянуты и задавлены так, что естественных нужд отправлять солдат не может, ни стоять, ни сидеть, ни ходить покойно ему нельзя».
Если солдат плохо стрелял, это считалось гораздо меньшей бедой, чем если в его головном уборе оказывалась хоть маленькая погрешность.
Таким образом, наряду со всегдашними превосходными качествами русских войск, наряду с огромными скрытыми возможностями, вытекавшими из ее национальной однородности и прогрессивного по тому времени способа комплектования, организация русской армии страдала серьезными недостатками, и это сильно снижало боевую ценность армии.
Это сказывалось не только на неправильной системе воспитания и обучения войск, но и на многих других сторонах военного устройства. Кавалерия была в плохом состоянии, инженерный корпус малочислен, санитарная и медицинская служба слабы, обозы громоздки, интендантство не упорядочено и т. д.
Наиболее боеспособными родами войск были пехота и артиллерия. Последняя делилась на полевую, осадную и крепостную. Во время Семилетней войны большую пользу принесли новые гаубицы, введенные одним из виднейших деятелей елизаветинского правительства – П. И. Шуваловым (1711–1762). Из них можно было стрелять картечью, и они давали большое рассеяние огня.
В пехоте насчитывалось три гвардейских и сорок шесть армейских полков. Каждый полк делился на три батальона, а каждый батальон на пять рот: четыре мушкетерских и одну гренадерскую. В мушкетерской роте числилось 150 человек, в гренадерской – 200 человек. Основным вооружением пехотинца было ружье. Вес ружья равнялся 14 фунтам, вес пули – 8 золотникам.
Как в самой организации русской армии были свои сильные и слабые стороны, так и в отношении ее командных кадров приходится отметить значительную пестроту. Были командиры невежественные в военном деле, бок о бок с ними были опытные, мужественные и способные офицеры.
Богатые дворяне стремились в гвардию в поисках легкой карьеры. Офицеры вели жизнь изнеженную, роскошную, изобилующую развлечениями.
Такова была русская армия в момент появления в ней Суворова. Ослабляемая привносимыми, чуждыми ее духу порядками, лихоимством и невежеством многих чинов командного состава, эта армия ждала своего полководца, который мог бы объявить решительную борьбу всевозможным организационным неустройствам и дать выход скрытым возможностям, дремлющим богатырским силам.
* * *
* * *
* * *
Что представлял собой Семеновский полк, когда в него прибыл семнадцатилетний капрал Александр Суворов?
Местом расположения полка являлась Семеновская слобода в С.-Петербурге, простиравшаяся от реки Фонтанки до Шушерских болот (близ Пулкова). Слобода была разбита на перспективы (проспекты) и прямые улицы; каждой роте был отведен особый участок, на котором строились дома, отнюдь не напоминавшие казармы. В комнате помещалось обычно четыре человека. Многие жили семьями, и в приказах того времени нередко можно найти разрешения лицам разного звания селиться у своих родственников – солдат и офицеров.
В полку было много дворян, что и определяло как отношение к нему общества, так и необременительный характер службы.
Одна из льгот, предоставлявшихся солдатам из дворян, заключалась в разрешении жить на вольных квартирах, вне черты расположения полка. Суворов воспользовался этим правом и поселился у своего дяди, капитана-поручика Преображенского полка; там он жил в течение всего периода своей солдатской службы, за исключением первых 1½-2 лет, когда он, по собственному желанию, проживал в казарме вместе с солдатами из крепостных.
Таким образом, служебное положение солдат-дворян в гвардии не было тяжелым. Тем более это относится к гвардейским унтер-офицерам. Унтер-офицер резко отличался от простых солдат хотя бы и дворянского происхождения и мог даже посещать иногда придворные балы.
Но Суворов не отдалился от «нижних чинов», он не замкнулся в узком кастовом кругу. В нем не было презрительного высокомерия выросших в хоромах дворян, до зрелых лет полагавших, что хлеб растет на полях в готовом виде. Изнеженность и праздность были ему непривычны и не привлекали его. Он охотно общался с «солдатством». Несомненно, что отличавшее его впоследствии умение подойти к солдату, вдохновить и увлечь за собою во многом проистекало от этого длительного соприкосновения с солдатской массой. В этом сближении с солдатами Суворов сам подвергся сильному влиянию солдатской среды. Здравый смысл, чувство юмора, умение довольствоваться малым, мужество, лишенное театральных эффектов, – все эти свойства сближали Суворова с солдатами, во многом определяя его нравственную физиономию. Тогда же, вероятно, у него начало складываться убеждение в необходимости применения такой боевой тактики, которая наиболее отвечала бы национальным особенностям русского солдата – стойкости, храбрости и выносливости.
Но все-таки он оставался для солдат дворянином, хотя и несравненно более близким и понятным, чем другие начальники. С высшими дворянами, своими сослуживцами, он не сближался. Почти каждый из них имел свою квартиру, шикарный выезд, ливрейных слуг. Что было делать в этой обстановке небогатому капралу из среднепоместных дворян, не имеющему ни денег, ни титулов, а главное, не расположенному к подобному образу жизни?
Время, которое его сотоварищи проводили за картами и вином, он проводил за книгами. Суворов занимался дома и в полковой школе. Не пренебрегал он и полковой службой, неся дежурства, аккуратно посещая учения, работая в казарме.
Он был в полку на хорошем счету. В конце 1749 года, то есть через два года по прибытии в полк, он был произведен в подпрапорщики, а в 1751 году – в сержанты. Высокая оценка Суворова начальством сказалась и в том, что с первых месяцев своей службы Суворов начал получать почетные командировки. В мае 1748 года он был включен в сводную команду Преображенского и Семеновского полков для торжественного «провожания» военного корабля в Кронштадте, неоднократно бывал командирован в Москву.
Характерно, что даже ценившие Суворова начальники, а тем более его сотоварищи, относились к нему с некоторым недоумением. Им казались странными его пристрастие к солдатам, его демократические взгляды и вкусы; непонятны были и прилежание в занятиях и добросовестность в службе. Среди разгульных гвардейцев он был какой-то белой вороной. «Чудак», пожимали плечами юные дворяне, и полковое начальство втайне соглашалось с ними.
В 1750 году Суворов был назначен бессменным ординарцем к одному из первых лиц в полку, члену полкового штаба, генерал-майору Соковнину. Последовавшее вскоре производство в сержанты состоялось, по-видимому, по инициативе Соковнина. Соковнин же выдвинул кандидатуру Суворова для посылки за границу в качестве курьера с депешами. Этого было нетрудно добиться благодаря знанию Суворовым иностранных языков. Командировка длилась с марта по октябрь 1752 года. Суворов посетил Вену и Дрезден. Он с интересом осматривал чужие страны, но, находясь впервые на чужбине, остро осознал, как дорога ему родина. В Пруссии он повстречал русского солдата. «Братски, с истинным патриотизмом расцеловал я его, – вспоминал об этом впоследствии Суворов, – расстояние состояний между нами исчезло. Я прижал к груди земляка». Уже в этой сцене проглядывает в молодом сержанте будущий полководец, за которым охотно шли солдаты, видя, что перед лицом служения родине для него не существует «расстояния состояний».
Время шло, а Суворов все еще не был произведен в офицеры. Служебную репутацию он имел хорошую, так что единственную причину этого можно видеть в существовавшей тогда общей медлительности производства: многие дворяне дожидались офицерского патента по десяти-пятнадцати лет. Имело значение и то, что он поздно начал службу. Иные сверстники Суворова в то время были уже генералами: Румянцев получил генеральский чин на двадцать втором году жизни, Н. Салтыков – на двадцать шестом, Репнин – на двадцать девятом и т. д. Впоследствии, когда Суворов «взял реванш», обогнав всех этих блестящих генералов, он с удовлетворением говорил:
– Я не прыгал смолоду, зато теперь прыгаю. Наконец 25 апреля 1754 года – через шесть с лишним лет после прибытия в полк – Суворов был произведен в поручики. 10 мая того же года последовало назначение его в Ингерманландский пехотный полк.
Образ жизни Суворова, его замкнутость, строгое соблюдение выработанных им для себя правил создали ему репутацию «чудака». Однако внимательный наблюдатель мог заметить, что этот тщедушный, странный молодой человек был незаурядной личностью. Ближайший начальник Суворова, капитан его роты, неоднократно говорил о нем:
– Этот чудак сделает что-нибудь чудное. |