Доверительно-дружеские отношения царской семьи с Распутиным держались в глубочайшей тайне и о их сокровенном существе не знала даже всесведущая тайная полиция. И потому дворцовый комендант В. А. Дедюлин всякий раз удивлялся, когда сотрудники докладывали ему, что Распутин снова был в личных апартаментах царской семьи. Не понимая, что может связывать какого-то лапотника с помазанником Божиим, обеспокоенный появлением в царской семье неизвестного мужика, который мог оказаться и переодетым революционером, Дедюлин сообщил о Распутине начальнику петербургского охранного отделения генерал-майору А. В. Герасимову. Охранка быстро определила, что опасных связей у Распутина нет, но наблюдение за ним установила, и, таким образом, полиции стало известно о другой стороне его жизни – чудовищном разврате, бесконечных оргиях и непомерном пьянстве. Причем сведения, полученные Герасимовым, привели и его самого, и высших чинов петербургской полиции, в общем-то неплохо знавших жизнь с изнанки и не способных волноваться по поводу утраченных добродетелей, в неподдельное и глубокое изумление. Они не могли поверить, что простой смертный мог обладать такими не человеческими, а прямо-таки космическими силами в служении как Венере, так и Бахусу. До поры до времени сведения эти охранка придержала у себя, но потом довела их до самого премьер-министра П. А. Столыпина, однако сделано это было лишь весной 1911 года.
Столыпин пришел к царю и откровенно выложил ему все, что узнал, желая раскрыть Николаю II глаза на человека, который представлял серьезную угрозу репутации самого императора и его семьи. Николай II внимательно выслушал Петра Аркадьевича, поблагодарил за то, что тот искренне ему предан, но в заключение сказал: «Быть может все, что вы мне говорите, – правда. Но я прошу вас никогда больше мне о Распутине не говорить. Я все равно сделать ничего не могу».
Не один Столыпин сообщал Николаю II и императрице о темных делах старца, но царь и царица были глухи и слепы к их рассказам. Одной из первых зимой 1910–1911 годов попробовала разоблачить Распутина фрейлина С. И. Тютчева – воспитательница царских дочерей, но она добилась лишь того, что Распутина на некоторое время перестали пускать к ее воспитанницам. Сама фрейлина вскоре после этого разговора получила отставку. Старец же, узнав о случившемся и догадавшись, что общение его с великими княжнами прекратилось в связи с раскрытием его второй жизни, решил на время исчезнуть из Петербурга и дать улечься начинающейся буре. Он ушел паломником в Грецию на Святую гору Афон, на которой располагались два десятка православных мужских монастырей, а оттуда еще дальше – в Святую землю, в Иерусалим.
Осенью 1911 года, вернувшись в Петербург, старец встретил радушный прием в царской семье и совершенно противоположную реакцию у многочисленных своих недругов – епископа Гермогена, архимандрита Феофана, великих князей Николая Николаевича и Петра Николаевича и давних своих поклонниц «сестер-черногорок», ставших теперь его ненавистницами.
Феофана отправили в Крым, Гермогена – в Жировицкий монастырь под Гродно. Однако на сцену выступил В. Н. Коковцов (преемник Столыпина на посту председателя Совета министров) и переговорил с Николаем, представив царю множество неопровержимых фактов. Царь решил уступить, чтобы не дискредитировать себя и императрицу, и летом 1912 года старец уехал в Сибирь к себе домой.
Однако влияние Распутина на царя и царицу осталось непоколебленным. Почему же всемогущий повелитель 150 млн подданных не имел никакой власти над Распутиным? Что связывало высокообразованного и нравственного императора с неграмотным и развратным сибирским мужиком? Чем «взял» Распутин царя и царицу, повязав их с собой нерасторжимыми узами?
Ответ этому дала Вырубова. «Царь и царица, – говорила она, – верили ему, как отцу Иоанну Кронштадскому; страшно ему верили; и когда у них горе было, когда, например, наследник был болен, обращались к нему с просьбою помолиться». Что значил наследник для несчастных родителей, любивших его больше всего на свете, мы уже знаем. А между тем ни один врач в мире не мог принести мальчику такого облегчения, как старец Григорий.
С конца 1907 года, когда царица впервые попросила его помочь больному сыну, Распутин много раз снимал боли, останавливал кровотечение и усыплял многострадального цесаревича. Несомненно, старец был выдающимся экстрасенсом, гипнотизером и целителем-психотерапевтом. Совершенствуясь в своей практике, он брал уроки у известного в Петербурге врача Петра Александровича Бадмаева, пользовавшего больных по рецептам тибетской медицины. Все это в совокупности приносило удивительные результаты – старец мог прерывать ход болезни не только пассами и внушением, непосредственно находясь возле больного, но и разговаривая с цесаревичем Алексеем по телефону. Более того, больного ребенка исцеляли даже посланные им телеграммы.
Француз Жильяр (один из воспитателей-учителей) вспоминал, как однажды, когда цесаревич особенно сильно заболел, девочки устроили спектакль. Играли «Мещанина во дворянстве» на французском языке, и Жильяр, помогая им, был суфлером. Спектакль прошел весело, было много зрителей, потому что на охоту в Спалу, где все это происходило, приезжало множество приглашенных.
Когда представление окончилось, Жильяр вышел в коридор и возле комнаты цесаревича услышал стоны, доносившиеся из-за двери. Между тем императрица возвратилась в зал, продолжая улыбаться и показывая вид, что все в порядке. Было ясно, что из болезни цесаревича родители делают государственную тайну.
4 октября из Петербурга приехал профессор Федоров, но его приезд ничуть не помог больному: через 4 дня температура поднялась до 39,6° и сердце стало давать перебои. Вот тогда-то бывшая в Спале фрейлина Вырубова и предложила послать Распутину телеграмму с просьбой помолиться за больного. Прибегли к этому как к последнему средству, ибо кровотечение у цесаревича не останавливалось, а температура становилась критической. Но как только Алексею прочитали телеграмму от старца, он сразу же заснул, боли и кровотечение прекратились. И таких случаев было немало. Да и самой царице он помогал, снимая головные боли и сердечные приступы.
Разумеется, несчастная мать, беззаветно любившая мальчика и к тому же испытывавшая чувство неизбывной вины за «подаренную» сыну смертельную болезнь, боготворила «друга Григория». А склонность к оккультизму, вера в чудеса и сверхъестественное, заставляли Александру Федоровну видеть в Распутине святого чудотворца и Божьего человека. В общении со старцем для императрицы в высшей степени отрадным было и то, что Григорий никогда, ни одного раза ничего не попросил для себя, а просил только за убогих и бедных, попавших в несчастье или оказавшихся жертвами несправедливости.
Царица дарила своему другу иконки, ладанки, вышитые ею самой рубашки, а от него получала пасхальные яйца, освященные куличи и поздравительные телеграммы, в которых всегда были добрые пожелания и христианские напутствия. |
Главная