Вот один из самых знаменитых эпизодов «Илиады». Идет первый большой бой, описанный в поэме. Ахилл уже поссорился с Агамемноном и уже отстранился от битв, но греки еще сильны и теснят троянцев.

Тогда троянский вождь Гектор покидает поле сражения и идет в Трою: пусть троянские женщины помолятся враждебной Афине — может быть, она смилостивится и пощадит троянцев. Отдав распоряжения, он хочет увидеть свою жену Андромаху и своего младенца-сына Астианакта («Градовластителя»): вдруг он погибнет в бою и больше их не увидит? И он встречает их у самых ворот, ведущих к полю боя.

В общем ходе событий «Илиады» это пауза, передышка, обо всем этом можно было бы и совсем не рассказывать, но Гомер вмещает сюда и трагический контраст грозной военной и мирной семейной жизни, и — в словах Андромахи — эпизод из начальных лет Троянской войны, и — в предвиденье Гектора — грядущий исход войны, и долг тех, кто со щитом, и долю тех, кто за щитом.

 Гектор, пройдя через город широкий, ворот достигает Скейских — как раз через них и выход был на равнину, — Вдруг домовитая тут ему повстречалась супруга, Дочь Этиона великодушного, Андромаха. Жил Этион отец у подножья лесистого Плака В Фивах нижнеплакийских и киликийцами правил; Дочь же его за меднодоспешного Гектора вышла. Там она встретилась с мужем; за нею почтенная няня, Нежно прижавши к груди младенца, несла малютку, Сына Гектора милого, — был, как звезда, он прекрасен, Гектор Скамандрием звал его, прочие ж в городе люди Астианактом за то, что оплотом для Трои был Гектор.

Как поглядел на ребенка, невольно отец улыбнулся. Рядом жена Андромаха стояла и плакала горько. За руку мужа взяла она и так говорила: — Ты, удивительный, сам себя губишь своею отвагой. Видно, не жалко ни сына тебе, ни меня, горемычной, Что вдовою скоро останусь: ведь скоро ахейцы, Ринувшись все на тебя, умертвят, — а мне так отрадней Было бы в землю сойти, чем мужа лишиться. Какое В жизни мне будет тепло, когда тебя гибель постигнет?

Скорби одни! Ведь нет у меня ни отца, ни родимой: Ах, убил отца моего Ахилл боговидный, Да и город родной киликийцев сровнял он с землею — Фивы высоковоротные. Но Этионово тело, Даже убитого, не обнажил, сохраняя почтенье.

Сжег его он по чину с доспехами бранными вместе И могильник насыпал. Вокруг же вязы взрастили Горные нимфы, Зевеса эгидоносного девы. Гектор, ты мне отец, и мать для меня ты, Гектор, Ты один мне брат, и ты мне супруг цветущий, Сжалься теперь надо мной, останься с нами на башне, Войско ж поставь у дикой смоковницы: там всего меньше Город наш защищен и доступней для приступа стены. Ей отвечает сверкающий шлемом Гектор великий: — Все, что ты здесь говоришь, и меня беспокоит, но стыдно Мне пред троянцами и троянками в длинных одеждах, Если буду, как трус дрянной, уклоняться от битвы.

Сам я знаю отлично, поверь и сердцем и духом: Будет некогда день — и священная Троя погибнет, С нею погибнет Приам и народ копьеносца Приама! Но не о гибели стольких троянцев теперь сокрушаюсь, Не о братьях отважных моих, которые скоро В прах полягут, убиты рукою врагов разъяренных, — Лишь о тебе я горюю! Ахеец в панцире медном Всю в слезах тебя уведет далеко в неволю: В Аргосе будешь ты ткать полотно чужеземной хозяйке, Воду будешь носить с Мисеидских ключей и Гиперских, Сердце скрепя, подчиняясь невольно безрадостной доле. Кто-нибудь, видя, как слезы ты проливаешь, промолвит: «Гектора это жена, был в сраженьях воителем первым Он среди войска троянцев, когда Илион разрушали».

Скажет так кто-нибудь, и сильней защемит на сердце: Нет человека, который тебя от неволи б избавил. Пусть же я умру и сыпучим песком закроюсь Раньше, чем плен твой увижу и жалобный плач твой услышу! — Так говоря, наклонился к ребенку блистательный Гектор, Но младенец на грудь своей няни в одежде прекрасной С криком отпрянул назад, испугавшись отцовского вида: Меди он забоялся, султана из конской гривы, Видя, как она свесилась с самой верхушки каски.

Милый отец и добрая мать рассмеялись на это. Гектор блистательный шлем с головы своей быстро снимает, Ставит на землю проворно сияньем блестящую каску, Сам же сына целует и, на руки взявши, высоко Вверх поднимает, Зевсу молясь и прочим бессмертным: — Зевс и вечные боги! взгляните на сына-младенца!

 Вырастет пусть он, как я, выдающимся между троянцев. Силы пошлите ему, добродетель, — да царствует мощно, Чтобы могли сказать про него: «Отца превзошел он!» — Глядя, как с битвы идет, возвращаясь с кровавой добычей, Снятой с убитых врагов, материнское радуя сердце. — Сына с рук на руки передает он милой супруге.

Крепче она прижала дитя к груди благовонной И улыбнулась сквозь слезы. Взглянул супруг, умилился, Ласково обнял ее и так говорит напоследок: — Бедная ты! Не кручинь обо мне свою душу сверх меры.

 Если судьба мне живым быть, никто на тот свет не отправит, А судьбы своей ни один не избегнет из смертных, Ни дурной, ни хороший, с первой минуты рожденья. Ты же домой отправляйся, займись своими делами, Сядь за станок иль за прялку да наблюдай, чтоб без дела Девушки не болтались. Война — занятье мужское: Мне из мужчин илионских оно особенно близко.